От трёх до пяти «Язык меняется – значит, живёт!»

О «мутациях» языка, конфликте языка живого и языка литературного, проблеме вымирания малых языков и многом другом. Гость Евгения Сатановского и Сергея Корнеевского в студии «Вестей ФМ» – лингвист Георгий Старостин.

СТАРОСТИН: Сейчас, собственно, канун Нового года, и у нас десятилетие заканчивается, какие-то итоги нужно подводить, имеет смысл просто, может быть, поговорить о том, как быстро меняется языковая картина мира, как быстро происходят языковые изменения. И тут мы в качестве примеров можем брать абсолютно что угодно. Можем брать пример какого-нибудь маленького локального языка, на котором говорит тысяча человек в какой-нибудь глубокой африканской деревне, а можно говорить и про китайский язык, английский язык, русский язык, про языки, на которых говорят миллионы людей. Во многих отношениях они очень похожи, и процессы изменения в них идут одни и те же. Вот, причем, эти процессы, что в них с точки зрения ученого ужасно обидно, это то, что их практически невозможно изучить под лупой и под микроскопом. Вот да, десять лет прошло, можно ли сказать, что русский язык изменился за это время?

КОРНЕЕВСКИЙ: Ну, появились новые слова.

СТАРОСТИН: Конечно, новые слова какие-то отдельные появляются регулярно.

САТАНОВСКИЙ: Если живой язык – так что же?

СТАРОСТИН: Живой язык – да. Иногда предпринимаются усилия даже по составлению каталогов. И у нас есть, и в Китае регулярно под конец года каждый год публикуется список новых слов, которые в китайском языке появились в этом году. Это, надо сказать, вещь, которая вызывает, скорее, такой локальный интерес, потому что из этих слов новых совершенно не факт, что многие потом останутся и закрепятся в языке, тут очень важно отличать тренды, какие-то новые слова, новые выражения, новые конструкции, которые появляются из-за моды, чаще всего в молодежном языке, естественно, и срок их жизни, как у бабочки, – оно возникло, это слово, оно прососуществовало какое-то время, потом все. Вот, помните, когда-то у нас был популярен «язык падонкав», или «олбанский язык», условно говоря. Был большой такой бум социальный, феномен, было очень прикольно, все пользовались этими словечками. Что от них осталось? Ничего.

САТАНОВСКИЙ: «Привет, медвед» осталось.

СТАРОСТИН: Ну, а кто сейчас пользуется «привет-медведом»? Ну, допустим, да, по старой памяти.

САТАНОВСКИЙ: А потом да, «погугли», а «Гугла» не будет. И останется это выражение?

СТАРОСТИН: Кстати, может быть, что и останется, если…

САТАНОВСКИЙ: Но уже в переносном смысле.

СТАРОСТИН: Оно будет десемантизировано, его первоначальный смысл потеряется, и, конечно, тогда встанет большой соблазн заменить его чем-то еще. Вместо «Гугла» будет, там, «Шмугл» и, соответственно, «загуглить что-нибудь» превратиться в «зашмуглить что-нибудь».

* * *

СТАРОСТИН: Литературный язык – это надстройка над живым языком. Пока нет литературы, нет и литературного языка.

* * *

СТАРОСТИН: Все малые языки рано или поздно умрут – увы. Они не выдержат конкуренции с большими языками.