Вечер с Игорем Ружейниковым Алексей Митрофанов √ гость Игоря Ружейникова и Гии Саралидзе

РУЖЕЙНИКОВ: У нас сегодня в гостях человек, который, наверное, не будет спорить с самым главным постулатом: политик - профессия циничная. Алексей Митрофанов, здравствуйте.

МИТРОФАНОВ: Здравствуйте, добрый вечер.

САРАЛИДЗЕ: Будете спорить или не будете?

МИТРОФАНОВ: Я не спорю, потому что cynical в английском значении слова более нейтрально. To be cynical about it. То есть это значит - говорить прямо. А в России почему-то это вышло более негативным определением. Циничность - вроде как с легким оттенком негатива, но в последнее время, кстати, выравнивается. То есть, уже восприятие циничности не такое негативное. Ближе к английскому значению мы сейчас приходим, но еще не пришли.

РУЖЕЙНИКОВ: Главное, чтобы не к латыни.

САРАЛИДЗЕ: Ну, мы свою долю-то вносим, видите, даже не побоялись назвать свое шоу.

МИТРОФАНОВ: Да, потихоньку, благодаря вам...

САРАЛИДЗЕ: Я посмотрел цитатники различные, люди высказывались и говорили о цинизме, всякие умные люди. Вот, например, Бернард Шоу, который отличался таким острословием, я бы сказал, он сказал про цинизм: ╚Чувство объективного восприятия реальности люди, им не обладающие, часто называют цинизмом╩. Действительно, многие говорили, что цинизм - это умение говорить о вещах прямо.

МИТРОФАНОВ: Говорить реальные вещи.

САРАЛИДЗЕ: Скажите, имеет ли политик возможность говорить прямо?

РУЖЕЙНИКОВ: Да, вот это очень важно, действительно.

МИТРОФАНОВ: Вы знаете, зависит от его позиции, положения и того места, которое он занимает в общем процессе. Если он споуксмен министерства иностранных дел, конечно, у него ограниченные возможности говорить прямо. Наверное, более прямо имеют право говорить две категории - это депутаты, чаще это оппозиционные депутаты, по понятным причинам, и президент с премьером. У остальных есть проблемы говорить прямо. Допустим, если ты в исполнительной власти и полностью зависишь от мнения начальника, завтра тебя уволят просто.

САРАЛИДЗЕ: А в оппозиционных партиях не так?

РУЖЕЙНИКОВ: Начальники есть, руководители фракции.

МИТРОФАНОВ: Есть, конечно, и здесь тоже есть ограничения, но все-таки меньше. Депутата избирают на 4-5 лет, его выгнать невозможно, и случаев изгнания депутатов практически не было, что бы там ни говорили.

РУЖЕЙНИКОВ: Это вы Егиазаряну скажите.

МИТРОФАНОВ: Нет, ну, он пока остается депутатом.

САРАЛИДЗЕ: Пока да, и зарплату получает.

МИТРОФАНОВ: Другое дело, что с него сняли, может быть, неприкосновенность, но он остается. Поэтому все-таки депутаты более независимые. А всех остальных можно просто выгнать, и все. А по некоторым видам деятельности это вообще не допускается, когда речь идет о правоохранительных органах и так далее. Так что президент, премьер и депутаты, да, они имеют какую-то возможность высказываться.

САРАЛИДЗЕ: Быть циничными.

МИТРОФАНОВ: И то с ограничением, вы понимаете, сколько ограничений у президента, сколько - у премьера. Так что депутаты самые-самые, кто может больше всего позволить себе.

САРАЛИДЗЕ: В вашей политической карьере самым циничным вашим поступком считается переход из одной фракции в другую. Вы считаете это поступком?

РУЖЕЙНИКОВ: Причем не просто из одной партии в другую, а вот именно из той конкретной партии именно в эту конкретную партию? То есть вот эти две партии не сходятся ни по одному законопроекту никогда и никогда сходиться не будут по разным причинам, в одной вы были долгое время, в другой вы сейчас.

МИТРОФАНОВ: Нет, они сходятся по разным вещам. Потом, вы не забывайте, когда я переходил, допустим, в ╚Справедливую Россию╩, то ╚Справедливая Россия╩ только формировалась, и один из блоков, который формировался, была фракция ╚Родина╩, которая по некоторым вопросам была близка к ЛДПР, где я состоял раньше. Так что фактически мы были среди тех, кто складывал новую партию. Складывали ее раньше, но в 2007 году, накануне выборов ее складывали из нескольких блоков. Поэтому это был переход на большую стройку.

РУЖЕЙНИКОВ: То есть, вас нельзя обвинить в том, что вы какими-то принципами своими поступились?

МИТРОФАНОВ: Абсолютно нет, я перешел из одной оппозиционной партии в другую оппозиционную, хотя у меня были возможности, прямо скажу, перейти в правящую партию, и такие возможности были не только 4 года назад, но и, когда создавалось ╚Единство╩, я неформально помогал отцам-основателям советами, людьми и так далее. Кстати говоря, из четырех действующих парламентских партий в Российской Федерации только одну создавали товарищи Троцкий, Ленин, Свердлов и другие, а к созданию остальных трех я имел прямое отношение. Так что в этом смысле у меня больше, чем у Ленина с Троцким┘

РУЖЕЙНИКОВ: Это даже не долгожитель.

МИТРОФАНОВ: Да, то есть, и к одной, к другой и к третьей, потому что ╚Единство╩ когда собирали, тоже это происходило в цейтноте, в 1999 году, и собирали людей на телевидении: ты идешь, ты не идешь, - из популярных ведущих кто-то отказывался, не буду называть, кто-то соглашался.

РУЖЕЙНИКОВ: А их не так много, на самом деле, кого приглашают?

САРАЛИДЗЕ: Этих людей, которые называют себя популярными ведущими.

МИТРОФАНОВ: Многих приглашали, но люди не понимали, что за партия, почему так срочно.

РУЖЕЙНИКОВ: А вы понимали?

МИТРОФАНОВ: Где-то понимал. Это была концепция Ельцина, у него не было партии своей. И вот под конец уже, под его уход практически решили что-то сколотить.

САРАЛИДЗЕ: Сколотить.

МИТРОФАНОВ: Срочно.

САРАЛИДЗЕ: У нас звонок. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста, и ваш вопрос.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, я Валерий. Скажите, у нас в стране вообще можно жить без цинизма?

МИТРОФАНОВ: Я думаю, что нет. А в какой стране можно жить без цинизма? Я не знаю, может быть, в Финляндии, там все настолько как-то четко и понятно.

РУЖЕЙНИКОВ: А с бабушкой русской как там было?

МИТРОФАНОВ: Потому что они уперлись. Дело в том, что надо финнов понимать, их нельзя вот так мордовать в открытую, даже товарищ Сталин это понял, когда он полез и проиграл эту войну ужасную, о которой мало вспоминают.

РУЖЕЙНИКОВ: Как говорил Веллер, у них с паром все хорошо, у них со свистком плохо. С паром все нормально у финнов.

МИТРОФАНОВ: Просто Сталин думал, что они, как прибалты, сдадутся сразу. А они как дали там, и все, и после этого поняли, что финны есть финны, не надо их обламывать, надо было деликатненько, поглаживанием, бабушку, мол, примите. А мы обрушились на них, ничего себе! И они, естественно, сразу стали...

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, да, это наша суверенная территория.

МИТРОФАНОВ: Да, мы сразу проиграли бабушку, я сразу понял. Как только мы начали в лоб их дубасить. Это не тот случай, нет, с ними надо по-другому. Вот они прямолинейные, там цинизм свой есть, но там понятно, А плюс Б...

САРАЛИДЗЕ: Как раз, судя по всему, по всем трактовкам, цинизм - это как раз прямота.

МИТРОФАНОВ: Да, прямота и прямолинейность некоторая даже в мышлении. У нас говорят какие-то вещи, но в уме-то мы понимаем, что все это ерунда. А финны понимают прямо, вот так, так.

САРАЛИДЗЕ: Из многих политиков, которые часто выступают по телевидению, приходят на программы всякие, вы наиболее циничны, на мой взгляд. То есть, вы можете сказать своему оппоненту, допустим, из какой-нибудь бывшей республики советской, а ныне государства, что "вы маленькие, вы слабые, значит, мы правы, а вы нет".

РУЖЕЙНИКОВ: Проще говоря, вы не отказываете себе в удовольствии сказать гадости.

МИТРОФАНОВ: Почему гадости? Ну, вещи, которые реально есть. Есть, понимаете, политкорректность, она очень хороша, но иногда она доводит до определенного безумия, и людям иногда нужно напомнить то, как оно есть. Ведь все понимают, что одна страна большая, другая маленькая, и задевать не стоит...

САРАЛИДЗЕ: Так стоит ли так прямо, цинично напоминать об этом?

МИТРОФАНОВ: Иногда стоит, потому что они начинают зарубаться, начинают неправильно себя вести. А ведь особенность русских такая - они долго-долго сидят, чего-то такое курят на завалинке, а потом - как медведь лапой ударит. Не хочется этого, хочется на ранних стадиях одернуть. Я считаю, что лучше на ранних стадиях... Но в России все ждут последней стадии, когда уже заденут так, что невозможно... Поэтому я считаю, что лучше прямо говорить. Некоторые конфликты, даже военные, я считаю, их можно было избежать, если прямо заранее сказать людям: вы чего вообще, ребята, вы куда?

САРАЛИДЗЕ: То есть доля цинизма может уберечь от военного конфликта?

МИТРОФАНОВ: Ну, конечно. Ну, вот известный военный конфликт, все мы его помним, недавно состоявшийся, ну, чтобы его предотвратить, надо было прямо, открыто сказать: если вы двинетесь, все, вам конец, будем бомбить город такой-то. Прямо так, все.

РУЖЕЙНИКОВ: А мы не могли.

МИТРОФАНОВ: Да, а мы начинали: ой, ой, - а с той стороны думали, а черт-те его знает, может, пройдет, проканает... Понимаете, мне кажется, лучше так, спасти жизни людей тем самым.

САРАЛИДЗЕ: Алексей, а ваш политический цинизм на личную жизнь как-то распространяется?

МИТРОФАНОВ: На личную жизнь нет, наверное, а что моя личная жизнь? Дело в том, что человек, если он погружен в одно, то остальное у него вялотекущее. Допустим, если он погружен в политику, то, значит, там происходят самые большие события, а личная жизнь так уже.

САРАЛИДЗЕ: А что, у нас такая бурная политическая жизнь, что не хватает на личную?

РУЖЕЙНИКОВ: Политика - это же не только выступление по телевизору. Это я не о вас, это я вообще. Такое ощущение, что у нас  в политике как раз ничего не происходит.

МИТРОФАНОВ: Нет, это так кажется в Москве, понимаете?

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, конечно.

МИТРОФАНОВ: А в Москве, на самом деле, за последний год, допустим, например, любимая наша правящая партия проиграла, из 12 городов, которые были на выборах в прошлом октябре, только в трех она перешагнула за 50 процентов. Ну, просто это не анализируют, кому интересны эти цифры. А в регионах процессики идут такие разные, Свердловск - всего 40 процентов, Новосибирск тоже где-то там, в районе 40, Иркутск там вообще проигран.

РУЖЕЙНИКОВ: Ничего себе "всего", это если с 60 сравнивать...

МИТРОФАНОВ: Конечно, упали в два раза. Понимаете, никто нам при этом не говорит...

САРАЛИДЗЕ: В полтора

МИТРОФАНОВ: Нет, в два, потому что там еще упала посещаемость. Упала в два раза, об этом никто не говорит. Это так, знаете, за кадром. А Москва - великий город, поэтому здесь чтобы кто-то на что-то обратил внимание, должно что-то нереальное произойти.

РУЖЕЙНИКОВ: Так что, политика сейчас в регионах происходит, что ли?

МИТРОФАНОВ: Ну, да, Сибирь, Урал, конечно. Там же народ попрямее, вот там как раз народ попрямее, поконкретнее.

РУЖЕЙНИКОВ: Сибиряки, да.

МИТРОФАНОВ: Сибиряки, да. Там попроще. Там производственная культура, понимаете, там много заводов, где дисциплина, много было оборонных заводов.

РУЖЕЙНИКОВ: И сейчас остаются.

МИТРОФАНОВ: И сейчас остаются, да, поэтому психология такая: нам сказали, вот у нас задание такое-то, мы должны по этому заданию работать, - попрямее люди.

САРАЛИДЗЕ: Я все время думал, что, наоборот, в больших, столичных городах люди более циничны. А вследствие того, что вы говорите┘

РУЖЕЙНИКОВ: Прямолинейнее.

САРАЛИДЗЕ: Нет, именно циничнее.

МИТРОФАНОВ: Они циничнее, может быть, с точки зрения, что они не такие прямолинейные, так сказать. А вот, может быть, люди в провинции, они попрямее, просто попрямее, потому что хитростей там московских нет, ну, им это не нужно, зачем. Им все понятно. Есть город, там есть завод, все работают на этом заводе, в 7 утра начинается первая смена, в 4 она заканчивается, потом ты вернулся домой, все понятно. А в Москве - что тут происходит, какая у кого здесь первая смена, я не знаю.

САРАЛИДЗЕ: Первая смена сейчас в Москве в 8 утра.

МИТРОФАНОВ: И вообще, чем здесь кто занимается, совершенно непонятно. Там понятно - там все работают на заводе этом.

РУЖЕЙНИКОВ: Первая смена - это первое перекрытие Кутузовского, вторая - второе перекрытие Кутузовского.

МИТРОФАНОВ: Вот это московская история абсолютно. И московские обсуждения. Вот я даже вас слышал: автомобиль Минха сбил кого-то в Раздорах. Вот тема.

САРАЛИДЗЕ: Нет, не надо, мы обсуждали другое, мы обсуждали, что его кабинет┘

РУЖЕЙНИКОВ: Самая главная проблема теперь у Минха вообще - это осветить свой кабинет.

МИТРОФАНОВ: Ну, я понимаю, да.

РУЖЕЙНИКОВ: И потом, кстати, о цинизме, между прочим, коль скоро мы Минха вспомнили┘

САРАЛИДЗЕ: Может быть, не ездить по встречке, тогда все будет нормально, и не летать на браконьерские охоты?

РУЖЕЙНИКОВ: То есть, не вся Россия знает какие-то мелкие и иногда мерзкие московские реалии. Вот первое заявление Хрекова было о том, что┘

МИТРОФАНОВ: И слава богу.

РУЖЕЙНИКОВ: И слава богу, да. Вон, говорит, эта девушка выехала на встречку на Рублевке. Я по Рублевке езжу два раза в неделю уже много лет. У девушки, у мальчика на маленьком ╚Опеле╩ мысли не будет выехать на встречку на Рублевку уже много-много лет. То есть вообразить, что человек просто взял и выехал - это цинизм. А Россия восприняла, что да, на встречку везде выезжают...

МИТРОФАНОВ: Я вам скажу еще один нюанс, если уже говорить о московской психологии, ребята. Ушел из жизни водитель Минха, поэтому как бы ему царствие небесное, к нему претензий нет, поскольку он ушел из жизни.

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, уже все, если виноват - искупил.

МИТРОФАНОВ: Да, искупил. Но вообще я скажу, что ребята они конкретные, тут не зависит от хозяев, конечно, хозяин может приказать в жесткой форме, но вообще они, конечно, звезды на дорогах. Они много лет привыкли вот так ездить, и у них там есть своя бравада, и часто независимо от хозяина они ездят так, потому что они - люди из гаража, они имеют право на это, они много лет работают.

РУЖЕЙНИКОВ: И они этим бравируют. Покойный водитель Минха, он же выкладывал съемки с регистратора на своей личной странице в ╚Одноклассники╩, все это есть. То есть, он этим бравировал. Ну, это беда.

МИТРОФАНОВ: Нет, это школа многолетняя.

РУЖЕЙНИКОВ: Еще с советских времен.

МИТРОФАНОВ: С 1930-х годов, да, потому что с клаксонами ездили и тогда, и это было особое положение. Я не говорю про ГОН и все комбинаты, которые обслуживали правительство, конечно, эти люди всегда были на особом положении. Они были доверенные, сейчас остаются доверенными людьми своих хозяев, поэтому здесь надо понимать, что часто подставляют они. Хотя все время, конечно, возникает фамилия начальника.

САРАЛИДЗЕ: Продолжаем говорить о цинизме в политике и не только в политике. Кто-то сказал, Ремарк, по-моему, что меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником, когда видишь, что делает в мире большинство людей. Скажите, вот вы, наблюдая депутатский корпус, давно вы там находитесь внутри, наблюдая тех людей, которые приходят в политику... Они приходят потому, что они хотят творить законы, или все-таки они приходят решать свои корыстные┘

РУЖЕЙНИКОВ: Можно я еще цинизм усилю?

САРАЛИДЗЕ: Ну, давай.

РУЖЕЙНИКОВ: Вы встречаете людей, которые приходят в политику для того, чтобы просто заниматься политикой и улучшать нашу жизнь?

САРАЛИДЗЕ: Да нет, не улучшать жизнь, просто заниматься политикой? Потому что некоторым людям это нравится.

МИТРОФАНОВ: Каждое время рождает спрос на определенные вещи. То есть депутаты и вообще все мы, и ведущие радио - это продукт своего времени. В начале 1990-х в политику ворвалась куча людей, которые хотели заниматься только политикой. Они были немножко романтиками, многие вещи делали неправильно.

САРАЛИДЗЕ: То есть они были революционерами немножко?

МИТРОФАНОВ: Да, были революционеры, романтики во многом. Очень мало из них осталось сейчас, по пальцам можно пересчитать из тех, кто пришел в начале 1990-х, кто остался.

РУЖЕЙНИКОВ: Да и тех, кто романтизм растерял, наверное.

МИТРОФАНОВ: Да, потому появились прагматики, более прагматично настроенные люди, которые пришли, но они уже понимали границы плавания своего. Если те приходили изменить мир реально, они рвались менять мир, они часто видели, когда на их глазах и при их участии мир реально менялся.

САРАЛИДЗЕ: И не в лучшую сторону.

МИТРОФАНОВ: Это потом все выяснялось.

РУЖЕЙНИКОВ: Выяснялось, что не в лучшую опять.

МИТРОФАНОВ: Во всяком случае, представьте себе, 1991 год, ломалось все жизнеустройство, люди видели это, они сами участвовали в этих процессах. Потом пришли уже прагматики, они знали пределы своего плавания, что плавать надо в этих пределах, а остальное неважно.

САРАЛИДЗЕ: И таким стилем.

МИТРОФАНОВ: Да, таким стилем. Потом уже пришли люди, которые вообще понимали, что, может, плавать и не надо. Стой спокойно, все нормально.

РУЖЕЙНИКОВ: Жди свистка.

МИТРОФАНОВ: Да, жди, свисток будет. И потом, например, стали приходить люди, которые просто защищают свой бизнес, которые понимают - нужны некие погоны, удостоверение, все для того, чтобы быть в строю, чтобы когда к тебе подойдут из Следственного комитета и скажут: товарищ, а вы откуда?

РУЖЕЙНИКОВ: А у меня неприкосновенность!

МИТРОФАНОВ: Извините, - и пройдут мимо. Это жизнь, и нельзя их ругать. А вот помните, в 1992 году, в 1993-м Марычев поругался с властями Питера и пустил Ельцина в свой Дом культуры, и днем вход в этот Дом культуры, как сейчас помню, стали просто закладывать кирпичом.

РУЖЕЙНИКОВ: Подождите, Марычев - это какой?

МИТРОФАНОВ: Марычев это был директор клуба в Питере, потом он был депутатом от ЛДПР, но это был человек, который┘

РУЖЕЙНИКОВ: Покойный ныне, с накладной грудью.

МИТРОФАНОВ: У него были героические поступки, потому что Ельцин приехал в Питер, его нигде не пустили, не дали ему нигде выступить, и только Марычев его пустил. Марычева предупреждали, что кончится это плохо, и он его запустил, и был миллион людей, там пришел весь Питер, ему снесли весь клуб. Но у Марычева это была минута славы, все знали, что Марычев - это человек┘ И Ельцин, уходя, сказал: будешь у меня министром культуры.

САРАЛИДЗЕ: Обманул.

РУЖЕЙНИКОВ: Обнял и прослезился.

МИТРОФАНОВ: Ну, ради чего Марычев это делал? Конечно, не ради того, чтобы защищать какой-то свой бизнес, наоборот, он терял этот бизнес. Было такое время. Сейчас, конечно, это никто не будет делать, никто не будет ради кого-то в ДК, который приносит доходы, там занимаются группы, там есть аренда и прочее... Время идет, понимаете, мы продукты времени.

РУЖЕЙНИКОВ: Дальше куда уже?

МИТРОФАНОВ: А дальше заканчивается этот цикл, снова подрыв, и снова романтики придут, и 20 лет снова будет по той же схеме.

САРАЛИДЗЕ: Ну, сейчас в процентном отношении сколько вот тех людей, которые пришли защищать свой бизнес в Госдуму?

РУЖЕЙНИКОВ: Или развивать бизнес?

САРАЛИДЗЕ: Ну, 20, 80, 60?

МИТРОФАНОВ: Ну, да, их больше 50, наверное.

САРАЛИДЗЕ: А вот у вас спрашивают, Алексей Валентинович, а вы с какой целью пришли в политику?

МИТРОФАНОВ: Вы понимаете, я один из тех, кто после окончания Института международных отношений занимался только политикой. Я работал в МИД и потом в Институте США и Канады, собственно, другим ничем в жизни не занимался. Редчайший случай, наверное, потому что все были то ли строителями, то ли юристами, то ли еще кем-то, как-то их вынесло туда. А меня просто в другую сторону не несло, я ничего другого делал. Я занимался только этим. Если бы не было Думы, я бы в МИД сидел, наверное.

САРАЛИДЗЕ: Небеса обетованные. Я ничем больше заниматься не могу. Скажите, а когда интереснее было политикой заниматься? Вот вы занимаетесь ею с 1990-х.

МИТРОФАНОВ: Ну, с точки зрения человеческого интереса┘

САРАЛИДЗЕ: Человеческого, а какого же еще?

МИТРОФАНОВ: Адреналин был, наверное, в 1990-е годы, начале 1990-х. Но с точки зрения сложности, каких-то задач, знаете, гроссмейстерские игры идут сейчас. Но тогда было интереснее, по-молодежному, тогда все впервые, все неожиданно, первые выборы, первые какие-то неожиданные успехи, ничего не зарегулировано, все можно, поэтому там люди фонтанировали. И просто люди были моложе, все люди, которые пошли в тот момент в политику, были молодые, все были до 35.

САРАЛИДЗЕ: Ну, как и положено революционерам.

МИТРОФАНОВ: Как и в бизнес, все были 20-летние, 25-летние, ну, максимум, 35. То есть люди в 50 уже были с положением, они с ужасом смотрели на все это происходящее.

САРАЛИДЗЕ: А усталости нет от этого всего?

МИТРОФАНОВ: Вы знаете, у меня нет, мне нравится просто. Я же пошел не потому, что меня жизнь толкнула, а мне хотелось заниматься совсем другим, в бадминтон играть, допустим. Поэтому у меня нет усталости, мне интересно. Тем более что я просто чувствую, что мы тоже живем в интересное время, а будем жить еще в более интересное, это сто процентов.

САРАЛИДЗЕ: Это с точки зрения китайских мудрецов интересное время, в которое не дай бог жить?

МИТРОФАНОВ: Нет.

РУЖЕЙНИКОВ: И в этом тоже.

МИТРОФАНОВ: На самом деле, общество меняется, и меняется внешняя ситуация, очень тоже давно за ней наблюдаю. Например, я наблюдаю за американской политикой. Американцы превратились вообще в какую-то очень странную тусовку. Если 20 лет назад американцы -, это была такая выстроенная машина государственная. Я принимал, допустим, Картера в Москве, мы с ним проводили время, я его водил в кооперативный ресторан.

САРАЛИДЗЕ: Да что вы?

МИТРОФАНОВ: Ну, помните, на Кропоткинской, 36.

РУЖЕЙНИКОВ: Да, но он уже не был президентом.

МИТРОФАНОВ: Нет, конечно, он не был президентом, он был бывшим президентом и прилетал по линии Института США и Канады.

САРАЛИДЗЕ: И что? И как ему наш кооперативный?

МИТРОФАНОВ: Очень понравился, заплатил 17 рублей, я помню этот счет, это было не так мало, может быть, не так много, съел какую-то клубнику и потом сказал, что он обязательно табурет, сделанный его руками, подарит этому рестораны. Кстати, в этот ресторан потом два года ходили все, это было как мавзолей.

РУЖЕЙНИКОВ: Это вывеска была такая.

МИТРОФАНОВ: То есть, это была такая машина, очень жестко направленная на конфронтацию. А сейчас американские руководители и кураторы российских вопросов, допустим, мне напоминают научно-исследовательский институт. То есть, это люди, которые, по-моему, ничего не понимают, что здесь происходит, кому вообще неинтересно, что здесь происходит, и которым просто нечего сказать. Как коммунисты у нас по старинке говорят: вашингтонский обком.

РУЖЕЙНИКОВ: Это не только коммунисты сейчас так говорят.

МИТРОФАНОВ: Да, да. У них тоже идут очень серьезные глубинные процессы, и мы будем их наблюдать. И такой неожиданный президент.

САРАЛИДЗЕ: Он какой-то такой неожиданно ожиданный получился.

МИТРОФАНОВ: Ну, подождите, сейчас дама пойдет в президенты, особенно вот эта подстреленная, она таинственно вдруг вылечилась, она уже выписалась из больницы.

РУЖЕЙНИКОВ: Как, уже?

МИТРОФАНОВ: Да, тут же тонкий вопрос.

РУЖЕЙНИКОВ: Сказали, через полтора года придет в себя.

МИТРОФАНОВ: Нет, тут все не так просто. Никто не видел, что там происходило, я не буду ничего комментировать, но не было записи того, что происходило там, кто там кого...

САРАЛИДЗЕ: Что меня сразу удивило. Сейчас снимают все.

МИТРОФАНОВ: Более того, я скажу, как профессиональный человек, занимающийся выборами с 1989 года - если я провожу кампанию, со мной ходит оператор. И надо снимать все, потому что может произойти что угодно, потом в суд прибегут, скажут: а вот он говорил это. Стоп, товарищи, этого не говорилось, давайте посмотрим. То есть, обязательно надо снимать все встречи. Это чисто профессиональная история, любой кандидат должен это делать.

САРАЛИДЗЕ: Кандидата снимают на мобильный телефон.

МИТРОФАНОВ: Потом рядом магазин же, камеры наблюдения, там же магазин и стоянка была. То есть, смотрите, там погибли люди, никто ничего не видел, и вдруг она уже выписалась, и сейчас, вот увидите, будет "турбонаддув", она реальный кандидат либо в вице-президенты...

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, скорее, все-таки она демократ, скорее, вице-президент.

МИТРОФАНОВ: Или, если совсем плохо будет у Обамы, но я не думаю, что совсем плохо будет, тогда она пойдет вместо него. Это закладка, она закладывается надолго. Задача -  отодвинуть Хиллари. Хиллари - это реальный конкурент, и Хиллари - это неудобная тема, потому что там президент, там тоже тандем. У нас тандем, но смешно, что и у них тандем. То есть, Хиллари - это другая тусовка и другая команда, и понятно, муж, который, к сожалению, болен сейчас серьезно раком.

РУЖЕЙНИКОВ: Вас спрашивают: а женщине есть место в политике? Ну, я так думаю, что спрашивают о нашей стране, о России спрашивают.

МИТРОФАНОВ: Я думаю, что у нас все происходит с интервалом в 20 лет, в 15, мода так приходит. Ну, сейчас побыстрее.

САРАЛИДЗЕ: То есть, через 20 лет у нас выберут президентом кого-нибудь из национального меньшинства, что ли?

МИТРОФАНОВ: Да, тоже возможно, но, заметим, помесь. Тут не так просто.

САРАЛИДЗЕ: У меня есть шанс.

МИТРОФАНОВ: Да, не в чистом виде, тут не просто так. Потом я думаю, что будет шанс у гея стать мэром Москвы, если будут выборы свободные.

РУЖЕЙНИКОВ: У одноногого гея темнокожего, вот так лучше.

МИТРОФАНОВ: Есть шанс для женщин, то же самое, что в Америке, но с интервалом в 15 лет. Извините, но у нас все доходит... И в больших городах, естественно, сексуальные меньшинства будут┘

САРАЛИДЗЕ: Не зря мы позвали Алексея Митрофанова, честное слово.

РУЖЕЙНИКОВ: Вот тут спрашивают: прошу прощения, о кинематографии. Не планируете больше ничего?

МИТРОФАНОВ: О кинематографии? Ну, смотрите, во вторник 25 числа в кинотеатре ╚Октябрь╩ будет премьера фильма ╚Ты и я╩, сделанного по моей книге. Книга называлась ╚TATU Come Back╩. Делали ее американцы, режиссер Роланд Жоффе.

РУЖЕЙНИКОВ: Я ничего не слышал про фильм.

МИТРОФАНОВ: Ну, смотрите, будет премьера, она будет все-таки для ограниченного круга, а в прокат он выйдет 3 февраля.

САРАЛИДЗЕ: И о чем это все?

МИТРОФАНОВ: Это художественный фильм, естественно, о девушках-фанатках группы ╚Тату╩, но это рассказ не о группе, а о них, то есть это такая городская история. Играет главную роль Миша Бартон, известная модель и актриса американская, а Роланд Жоффе - известный очень режиссер, обладатель ╚Пальмовой ветви╩ в Каннах. Ну, если вы помните фильм ╚Вотель╩ с Депардье.

РУЖЕЙНИКОВ: А как вы с ним, Алексей, затусовались?

МИТРОФАНОВ: Ну, пообедали в ресторане Дома литераторов с Роландом Жоффе. Потом Роланд отбирал исполнительниц на главную роль, 600 человек прошло.

РУЖЕЙНИКОВ: Через его руки.

МИТРОФАНОВ: Я понял, что такое каннская работа, не наша, когда напился и утром взял, а там 600 человек прошло.

САРАЛИДЗЕ: То есть вы в курсе цинизма не только политиков, но и кинопродюсеров, и режиссеров?

МИТРОФАНОВ: Да, да. Ну, и режиссер сказал: ╚Понимаешь, Алексей, если бы я не был бы большим режиссером, не был бы в этой профессии, наверное, я бы ходил по весне и по осени куда-нибудь к электропоездам с удавкой кого-то ловить╩. Гениальная фраза. Я понял, что режиссер серьезный, фильм должен удасться.

САРАЛИДЗЕ: Должен получиться. А что, его заинтересовала вот эта история вся с ╚Тату╩?

МИТРОФАНОВ: Его заинтересовала история двух девочек, которые в большом городе пытаются как-то вместе тусоваться и выживать. Он сказал, что это очень интернациональная история в том смысле, что она может произойти в Варшаве, в Лос-Анджелесе, в Москве, это история больших городов. Собственно говоря, это фильм больших городов, там ночные клубы, движение, наркотики. Они просто встретились, потому что они были фанатки ╚Тату╩, они в чате познакомились и поперли тусоваться вместе. Вот эта вот история. Ну, мне интересно, как это все пройдет, потому что фильм отличается от книги. Все-таки американцы - мягкие люди, в нашей книге они убивают мать, и это реальная история, кстати говоря, когда она не дала им паспорт, чтобы уехать в Москву.

РУЖЕЙНИКОВ: В смысле, в нашей книге - в моей книге?

МИТРОФАНОВ: Ну, да, в моей книге, но я имею в виду, что в России это подлинная история двух девочек, которые отбывают наказание до сих пор за убийство матери, потому что они дружили и пришли к матери, сказали: дай паспорт, мы поедем в Москву. Мать сказала: вы такие, сякие, никакого паспорта я вам не дам, - возникла драка, и они случайно ее убили.

РУЖЕЙНИКОВ: Американцы что сделали?

МИТРОФАНОВ: Американцы сделали мягче, убийства нет. Две девочки, одну оклеветали и посадили, заметим, на 15 суток, и там это будет показано.

САРАЛИДЗЕ: Ну, так для американцев уже страшно.

МИТРОФАНОВ: Да, да, и что у них такие тонкие лесбийские отношения, то есть американцы все выстроили абсолютно политкорректно, не придерешься ни к чему, без всякой достоевщины, никаких убийств.

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, вам-то понравилось?

МИТРОФАНОВ: Ну, это другое, я не могу сказать, понравилось или нет, это просто другое. Он сделал свое произведение, но как бы другое. Но для меня фильм заканчивается тем, что девушки держат друг друга за руки и обнимаются. Если бы фильм этим закончился, то это было бы, конечно, что-то такое совсем... А фильм заканчивается по-другому. Там есть такой персонаж, он как бы англичанин-продюсер какой-то рок-группы, англичанин, живущий в России, но чистый жулик.

РУЖЕЙНИКОВ: У нас все приезжают, становятся...

МИТРОФАНОВ: И он разводил в Интернете людей, выставляя фотографии каких-то девушек, и писал: пришли мне деньги на билет, и я приеду к тебе, я такая Маша, я такая красивая, у меня четвертый размер груди и так далее. И заканчивается тем, что звонок в дверь, открывается дверь, чувак стоит этот, и перед ним громила двухметровый, он говорит: а кто вы? Он говорит: я Билл. И бьет ему в репу. Фильм заканчивается так, и он искупил все. 

САРАЛИДЗЕ: Ну, американцы умудрились мягко снять ╚Лолиту╩ даже, сделав такую историю любви чуть ли не возвышенную.

МИТРОФАНОВ: А не папа с ребенком. Ушли от темы. Да, так что посмотрим, что получится, в "Октябре" будет премьера, и приезжает и Роланд, и Миша Бартон. Она там где-то с травой когда-то попала год назад, немножко посидела.

САРАЛИДЗЕ: 15 суток.

МИТРОФАНОВ: Слушай, парадокс, вот она снялась в фильме, где она отбывает 15 суток, и через полгода, приехав в Америку, попала в историю такую.

САРАЛИДЗЕ: Спасибо большое.

РУЖЕЙНИКОВ: Спасибо огромное.

МИТРОФАНОВ: Спасибо вам, счастливо.

Слушайте аудиофайл.