Вечер с Игорем Ружейниковым Владимир Шахиджанян

АНЦИФЕРОВ: Как заведено у нас в рубрике "Профессия - циник", наш гость - человек, у которого профессий много.

РУЖЕЙНИКОВ: Да не то слово!

АНЦИФЕРОВ: А циник он или не циник…

РУЖЕЙНИКОВ: Сказать "многоликий Янус" - значит просто расхохотаться в лицо нашему сегодняшнему гостю, чего мы делать не будем, поскольку испытываем глубочайшее уважение к Владимиру Владимировичу Шахиджаняну. Здравствуйте!

ШАХИДЖАНЯН: Здравствуйте, здравствуйте, дорогие, замечательные, прекрасные юные слушательницы и слушатели, и не юные тоже. Ну и, естественно, Игорь Владимирович и Владислав Юрьевич. Игорь Владимирович - мой ученик, поэтому…

АНЦИФЕРОВ: А я - заочный.

ШАХИДЖАНЯН: Ну, все будет, подождите, я же отучу вас курить, и поэтому какой цинизм будет!

АНЦИФЕРОВ: Хорошо. А что же вы не отучили Игоря Владимировича?

ШАХИДЖАНЯН: Он сопротивлялся…

РУЖЕЙНИКОВ: Что значит сопротивлялся? Я до сих пор сопротивляюсь.

ШАХИДЖАНЯН: Он забыл этот старый анекдот о том, что надо делать, если одно дело неизбежно. Надо расслабиться и получить удовольствие.

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, вот я и пытаюсь. Владимир Владимирович, действительно, количество ваших профессий множится постоянно. Сегодня вас можно представить как публициста, журналиста, бизнесмена, не знаю, изобретателя. Поскольку вы сами изобрели, я прошу прощения, сами изобрели то, что предлагаете на рынке. Это я говорю о "Соло на клавиатуре". Ну, можно пока на этом остановиться, хотя вы писатель…

ШАХИДЖАНЯН: Преподаватель еще.

РУЖЕЙНИКОВ: Писатель, преподаватель. Нет, многогранный человек, он всегда преподаватель, если он хочет…

ШАХИДЖАНЯН: А работал еще таксистом, киномехаником, снял художественный фильм, снял несколько документальных фильмов, ведущий радиопередачи и психотерапевт.

РУЖЕЙНИКОВ: А также немножечко шью…

ШАХИДЖАНЯН: Да-да-да.

АНЦИФЕРОВ: Отличная карьера!

РУЖЕЙНИКОВ: Но вы знаете, ни в одной вашей ипостаси я не увидел Шахиджаняна-циника.

ШАХИДЖАНЯН: А я объясню почему. Мне было 12 лет, и я впервые услышал эти слова: "циник", "это цинично". Дело в том, что я просил маму отвести меня в гости, там очень хорошо кормили. И мама сказала: "Нет, мы не пойдем, мы без них обойдемся". Дело в том, что в годы войны эти наши дальние родственники меняли на колечко мамы, как я узнал, и еще какие-то там побрякушки 100 граммов хлеба, 200 граммов хлеба… Родственники! Вещи! И в результате в нашем доме исчезали вещи - тарелки, ложки, вилки, украшения, но зато был хлеб иногда. И видите, я всю блокаду прожил и выжил благодаря этому. Так вот мама сказала, что это цинично, наверное, вот так менять вещи. Но другого выхода у мамы не было. А с их-то стороны, родственники же!

РУЖЕЙНИКОВ: Но у них же не было.

ШАХИДЖАНЯН: Ну, у них не было побрякушек золотых, но зато был хлебушек. Вот. И я долго спрашивал, что же такое цинизм. А еще - это когда учительница долго-долго что-то говорит-говорит, чего делать нельзя, а сама делает.

АНЦИФЕРОВ: Это уже ханжество.

ШАХИДЖАНЯН: Нет, это скорее цинизм, потому что она еще ругает за это, понимаете? Или еще, это я на лекциях говорю студентам, представляете: бизнесмен, шикарный офис, блеск, сотрудники с иголочки одеты, и он холеный, прекрасный. Вдруг он смотрит в окно, а там нищий стоит: бороденка жуткая, непричесанный, гадкий, мерзкий, холодный, голодный, грязный… Он вызывает свою секретаршу: "Чтобы через 15 минут этого убрать, чтобы я не видел его больше!" Тоже хорошая реакция.

АНЦИФЕРОВ: А это был сотрудник "Маяка" на самом деле.

ШАХИДЖАНЯН: Нет, что вы, нет-нет-нет. Кстати говоря, когда я слушал вас, ожидая начала эфира, вы сказали о рассказе Довлатова. А я знал Сережу, я был знаком с ним с 12 лет, наших как раз 12 лет. Он напечатал его в "Молодежи Эстонии", газета на русском языке была. Он был потрясающий человек. Он всегда говорил: "Когда я поссорюсь с мамой, я живу у папы. Когда поссорюсь с папой, я живу у мамы". И все, говорит, меня любят, всё очень хорошо.

РУЖЕЙНИКОВ: Вот поэтому неполные, так называемые неполные семьи, они самые полные. То есть все вроде на месте - и папа, и мама, но жилплощади больше. Вы знаете, а мне вспомнилась история из советского прошлого, скажем так, закат Советского Союза, циничная история. Вот вы стали говорить о бизнесмене, а я скажу о красивой жизни. Я, правда, произнесу слово одно неприличное из Льва Толстого. Помните, когда Михаил Илларионович Кутузов говорит, что "мы его мордой и…" в это самое, мордой в дерьмо. Только там не дерьмо. Ну вот, значит, сидим мы с женой у моих друзей, я не помню, мы студенты или уже не студенты… В общем, 1991 год. А у них дом - полная чаша, потому что мама очень хорошо работала. И сейчас уже трудно это оценить. 1991 год, мы пьем очень дорогой ликер, разумеется, водку мы пьем не русскую… Трудно оценить, что это 1991 год. Мы курим, разумеется, очень хорошие сигареты, у нас великолепная закуска, то есть ничего из советских магазинов на столе. Разумеется, что-то мы там смотрим на видео - понятное дело, опять-таки 1991 год. Ну и, разумеется, ведем диссидентские разговоры. И вот девочка - хозяйка квартиры (ну, хозяйкой на самом деле была мама, ее свекровь) говорит: "Ребята, вы не представляете, в каком дерьме мы живем!" Я говорю: "Аня, ты не представляешь, в каком дерьме мы живем!" К вопросу о цинизме. Но это искренний цинизм такой, ничего же здесь плохого-то нет, никто же никого обидеть-то не хотел.

ШАХИДЖАНЯН: Да нет, все нормально. По-моему, 1982 год, у меня подозрение на инфаркт, Никулин меня отвез в больницу, Юрий Владимирович, мы с ним книжку писали "Почти серьезно". Сейчас отмечали его 90-летие и в очередной раз книжку выпустили…

РУЖЕЙНИКОВ: Знаете, когда ее последний раз читал?

ШАХИДЖАНЯН: Нет.

РУЖЕЙНИКОВ: Вчера.

ШАХИДЖАНЯН: Потрясающе!

АНЦИФЕРОВ: А кто ее сейчас переиздал?

ШАХИДЖАНЯН: Ее - "Зебра". А сын его, кстати, работал у вас некоторое время на "Маяке", но давно-давно.

РУЖЕЙНИКОВ: Было дело такое, да.

ШАХИДЖАНЯН: Да. И вот он положил меня с подозрением на инфаркт, реанимация; потом меня перевели в палату, накачали лекарствами. Я заснул. Утром проснулся - красная икра, черная икра, белая рыба, красная рыба, кусочек курицы, телятина…

РУЖЕЙНИКОВ: Это у вас галлюцинации начались?

ШАХИДЖАНЯН: Нет, все здесь, все передо мной! Ешь!

АНЦИФЕРОВ: И коридор этот, а в конце - свет.

ШАХИДЖАНЯН: Я говорю: "Это как?" Говорят: "Это завтрак". Ну, я позавтракал, потом снова поспал…

РУЖЕЙНИКОВ: Это в Кремлевку, что ли, вас положили?

ШАХИДЖАНЯН: Нет, в обычной больнице. Ну, не в обычной больнице, Петроверигский переулок, там находился кардиологический центр тогда.

РУЖЕЙНИКОВ: То есть не обычная, но не настолько необычная.

ШАХИДЖАНЯН: Но не настолько. А днем потом вдруг обед обычный. Я говорю: а где?.. Отвечают: "Его выписали, директора гастронома "Елисеевский".

АНЦИФЕРОВ: Ненадолго выписали. Хлопнули.

РУЖЕЙНИКОВ: В 1983 его совсем выписали.

АНЦИФЕРОВ: Соколов.

ШАХИДЖАНЯН: Совершенно верно, Соколов. Вот такая была история.

АНЦИФЕРОВ: Дяде моему давали заказы из "Елисеевского". Так как он работал в космической сфере, там особо было у них не разгуляться, ну а уж как заказ из "Елисеевского", так это праздник.

РУЖЕЙНИКОВ: Смешно, так вот сейчас подумаешь, тоже вот так расскажешь - никто же не поверит.

АНЦИФЕРОВ: Что такое "заказы"?

РУЖЕЙНИКОВ: Нет. Его расстреляли за 230 тысяч рублей. 230 тысяч рублей!

АНЦИФЕРОВ: Недорого расстреляли.

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, по сегодняшнему курсу, не знаю, сколько это, миллионов 10 рублей? Его за это расстреляли. И это ли не цинизм?! А он же просто предприниматель был.

ШАХИДЖАНЯН: Он просто предприниматель был, и очень хороший.

РУЖЕЙНИКОВ: Так, но давайте обратимся все-таки, Владимир Владимирович, к вашему цинизму. Нет, не к цинизму, потому что это невозможно, - к отсутствию цинизма. Я вам сейчас задам вопрос, который никогда не задавал, он мне пришел в голову только вчера, честное слово.

ШАХИДЖАНЯН: Когда вы читали книжку "Почти серьезно" Юрия Владимировича Никулина?

РУЖЕЙНИКОВ: Нет, нет, нет, ничего подобного. Я, значит, ее почитал, потом подумал, что Владимир Владимирович придет к нам в гости на "Маяк", и вот… Я вас воспринимаю как демиурга слепого обращения с клавиатурой.

ШАХИДЖАНЯН: Но согласитесь, что это удобнее стало. Ведь никто не понимает этого.

РУЖЕЙНИКОВ: Нет, это удобно, это классно, это великолепно.

АНЦИФЕРОВ: Ты пользуешься, и у тебя получается?

РУЖЕЙНИКОВ: Получается.

АНЦИФЕРОВ: Отлично.

РУЖЕЙНИКОВ: У меня вопрос вдруг вчера возник. Скажите, а вы в России или в Советском Союзе (ну, в России) первопроходец? Или что-то подобное было еще у кого-то? Я никогда этого не спрашивал, вчера в голову пришел этот вопрос.

ШАХИДЖАНЯН: До меня были и после меня были другие варианты. Но у меня интереснее. И я сделал это так, будто я за спиной вашей стою и человеческим языком говорю: "Или занимайся, или, как Соколова, на тот свет отправим".

РУЖЕЙНИКОВ: Ну да, хорошо.

ШАХИДЖАНЯН: И все дела, нет другого выхода.

АНЦИФЕРОВ: Ну, бутерброд с икрой хоть напоследок…

ШАХИДЖАНЯН: Да, да. Понимаете, кроме того, когда мой сын шел в армию, он говорит: "Отец, научи, что мне делать? Я же боюсь!" Я говорю: "Да не бойся!"

РУЖЕЙНИКОВ: Будешь писарем.

ШАХИДЖАНЯН: Да. "Ты научись десятью пальцами, я тебя научу, еще на машинке пишущей, и всем говори-говори-говори, и сразу станешь писарем. И вот у тебя будет жизнь!" Так и было. Он научился десять раз подтягиваться, наизусть выучил "Евгения Онегина" и еще набирал быстро.

АНЦИФЕРОВ: "Онегина" зачем?

ШАХИДЖАНЯН: А все говорили: "Слушай, наш Пушкин!" И все знали, и все говорили: "Слушай, у нас Пушкин!"

РУЖЕЙНИКОВ: Значит, вы откровенно себя первопроходцем не считаете, вы просто говорите, что у меня лучше.

ШАХИДЖАНЯН: Лучше, лучше.

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, это нормально, это хорошо абсолютно.

ШАХИДЖАНЯН: Другое дело, что меня никто не понимает.

РУЖЕЙНИКОВ: Я понимаю.

ШАХИДЖАНЯН: Вы - да.

РУЖЕЙНИКОВ: И Влад понимает.

ШАХИДЖАНЯН: Влад не умеет и не хочет.

РУЖЕЙНИКОВ: Но он понимает зато.

ШАХИДЖАНЯН: Вы слышали про программу раньше?

АНЦИФЕРОВ: Да, конечно, конечно.

РУЖЕЙНИКОВ: Еще как!

ШАХИДЖАНЯН: Начали заниматься? Нет.

АНЦИФЕРОВ: Я начинал, когда еще была пишущая машинка.

ШАХИДЖАНЯН: Ага, и бросили?

АНЦИФЕРОВ: Ну, бросил, да, в конце концов.

ШАХИДЖАНЯН: Бросили. Понимаете? Вы оба курите. Но вы не понимаете. Я привык, что меня не понимают.

РУЖЕЙНИКОВ: Значит так, Владимир Владимирович…

ШАХИДЖАНЯН: Ага, вы заметили, как он сказал "значит, так…" А видели бы, как он посмотрел на меня!

РУЖЕЙНИКОВ: Владимир Владимирович, я прекрасно помню, когда вы бросили курить. Это произошло не после блокады.

ШАХИДЖАНЯН: Четыре года назад уже.

РУЖЕЙНИКОВ: Пока неофит. Вы знаете, когда человек неофит, он говорит: прекратите курить… То есть неофит, он святее папы римского.

ШАХИДЖАНЯН: Вот когда "святее папы римского", это уже цинизм.

РУЖЕЙНИКОВ: Пройдет десять лет, и вы будете говорить: бросил курить. То есть пока вы, знаете, не бросивший курить человек, Владимир Владимирович, вы пока не курите.

ШАХИДЖАНЯН: Переставший. Не курю.

АНЦИФЕРОВ: Прекративший.

РУЖЕЙНИКОВ: Прекративший курить.

ШАХИДЖАНЯН: Но это цинизм с точки зрения государства – говорить: «курить-курить-курить… вредно-вредно-вредно…» - и всюду давать рекламу: «курите, ночь одна - добавь огня…»

РУЖЕЙНИКОВ: Нет, вы знаете, то, что государство не повышает акцизы раз в десять на сигареты, вот это цинизм действительно. Что в нашей стране сигареты… я не знаю больше других стран (ну, я не беру там Индонезию, Малайзию - нет, даже в Малайзии дороже), где сигареты бы стоили так дешево. Вот это цинизм!

ШАХИДЖАНЯН: Правильно. А про водку? У Никулина была хорошая реприза.

РУЖЕЙНИКОВ: Водка у нас как вода стоит.

ШАХИДЖАНЯН: Они выходили на манеж с Шуйдиным. Его партнер Шуйдин смотрел что-то вверх. «Ты что там делаешь, что смотришь кверху?» - «Я смотрю проводку». – «Про что, про что?» - оживлялся Юрий Владимирович. И глаза сразу у Никулина становились особые, и он так смотрел на зрительный зал, что возникали аплодисменты мгновенно. Ну, и уж коли вы заговорили о цинизме. Никулин, Енгибаров (мне повезло, я знал и Енгибарова), они никогда к публике не относились цинично.

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, свысока - так точно.

ШАХИДЖАНЯН: Они не говорили: "Публика хавает", нет, не говорили. Они не говорили: "Публика дура", "Пойдем работать для этих идиотов и кретинов"… Век цинизма - это товарищ Сталин, который стоял на трибуне и говорил во время демонстрации: "О, бараны пошли!" - и ручкой их приветствовал.

РУЖЕЙНИКОВ: Не было такого, неправда.

ШАХИДЖАНЯН: Было, было, было!

РУЖЕЙНИКОВ: Неправда, неправда, это вам заплатил госдеп. Вот. Не было такого. Записи нет - всё, не было. Никто же не докажет, понимаете? Вот с этой Мамлакат (как ее звали?) на руках, с девочкой…

ШАХИДЖАНЯН: Которая хлопок собирала.

РУЖЕЙНИКОВ: Да. Вот это было. Фотографии есть - было. Про баранов нигде не написано - не было.

ШАХИДЖАНЯН: Написано. У Борева в книжке.

РУЖЕЙНИКОВ: Да? Тоже госдеп. Кстати, вчера был день рождения Лаврентия Павловича Берии.

ШАХИДЖАНЯН: А совсем недавно - день рождения Иосифа Виссарионовича Сталина, 21 декабря.

АНЦИФЕРОВ: Вообще постоянно случаются дни рождения разных прекрасных людей.

РУЖЕЙНИКОВ: Какие-то дни рождения, да. Так, ну и давайте мы все-таки не то что закончим, но разберемся…

АНЦИФЕРОВ: Начнем хотя бы.

РУЖЕЙНИКОВ: Хотя бы начнем, да. Разберемся с "Соло на клавиатуре". Значит, дорогие друзья, если вы воспринимаете это как рекламный текст, совершенно напрасно. После того как я узнал, как моя племянница, скажем так, начала путь в большую жизнь благодаря "Соло на клавиатуре" Шахиджаняна, я очень заинтересовался этой программой. Но это длинная история. И тем не менее, какая версия сейчас уже?

ШАХИДЖАНЯН: У меня сейчас самая главная версия - это в Интернете, теперь можно заниматься в Интернете.

РУЖЕЙНИКОВ: Правильно. Скажите, прут у вас? У вас постоянно пёрли все.

ШАХИДЖАНЯН: Да, и сейчас тоже прут. Мало того, у кого нет денег, мы говорим: мы дадим вам бесплатно, только напишите письмо: "У меня нет денег".

РУЖЕЙНИКОВ: А он говорит: "Нет, я хочу сам".

АНЦИФЕРОВ: А он говорит: "Я не могу написать, нужно научиться сначала, как я напишу?"

ШАХИДЖАНЯН: На фиг, на фиг, лучше я сопру.

РУЖЕЙНИКОВ: "Командор, я машинально…"

ШАХИДЖАНЯН: Но я создаю сообщество в Интернете. У меня сейчас там уже много зарегистрированных людей славных, умных, талантливых. И я хочу там объединить порядочных, приличных, умных, мягких, нежных, воспитанных, интеллигентных, которые будут и учиться, и общаться, и жить по принципу: не "я тебе, а ты мне", а "я тебе, а ты ему".

РУЖЕЙНИКОВ: Подождите, ваша фамилия Шахиджанян. Не Кампанелла, нет?

ШАХИДЖАНЯН: Нет-нет-нет, не "Город солнца", нет. Но мы делаем, и уже у нас круглосуточная поддержка - раз.

РУЖЕЙНИКОВ: Да, то есть давно уже.

ШАХИДЖАНЯН: Давно. У нас доброе отношение друг к другу - два. И уже есть знакомства. Не такие, которые в Интернете: приходи ко мне, я тебе кое-чего сделаю, отдамся или наоборот… А у нас воспитанно все, без цинизма, без хамства, без ханжества, без грубости.

РУЖЕЙНИКОВ: Да цинизм - бог с ним. Главное, чтобы ханжества не было.

ШАХИДЖАНЯН: И деликатно. Это слово тоже в последнее время все забыли. А у вас сегодня звонков не будет?

РУЖЕЙНИКОВ: Хотите?

ШАХИДЖАНЯН: Хочу.

РУЖЕЙНИКОВ: Дорогие друзья, позвоните и скажите все, что вы думаете о нециничности Владимира Владимировича Шахиджаняна.

АНЦИФЕРОВ: А программа имеет отношение сугубо к русскому языку и кириллице, или у вас есть иностранная версия?

ШАХИДЖАНЯН: У нас есть английская, французская, итальянская, немецкая версии, сейчас делаем польскую. Не исключено, что будет для Израиля отдельно.

РУЖЕЙНИКОВ: Я вот хотел спросить: а иврит-то?

АНЦИФЕРОВ: А иероглифы?

РУЖЕЙНИКОВ: Это как только клавиатуры завезут другие.

ШАХИДЖАНЯН: Вот. Но мы сделаем. Потому что я хочу: сначала – в России, потом - бывшее СНГ объединять, а потом все-таки создать общемировое сообщество. Вообще планку надо поднимать очень высоко. Чем выше планка, тем лучше.

РУЖЕЙНИКОВ: Конечно.

АНЦИФЕРОВ: Вот уже и звонят нам буквально с планки. Слушаем вас. Добрый вечер.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер.

ШАХИДЖАНЯН: Добрый.

СЛУШАТЕЛЬ: Владимир Владимирович, еду в машине, слушаю передачу. Вы прекрасный и замечательный человек. Спасибо большое, что вы есть.

ШАХИДЖАНЯН: Ну, это спасибо. А вопрос какой-нибудь? Или о цинизме, или "Соло" вы проходите?

СЛУШАТЕЛЬ: Нет, у меня вопроса нет. Я просто хочу вас поздравить с наступающим Новым годом и пожелать вам всего самого хорошего.

ШАХИДЖАНЯН: Спасибо, родной мой. А чем вы занимаетесь, кто вы по профессии, сколько вам лет?

СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Александр, мне 37 лет, я свободный художник.

ШАХИДЖАНЯН: И вы два раза были женаты? Нет?

СЛУШАТЕЛЬ: Да.

ШАХИДЖАНЯН: Понятно. Хорошо, спасибо. Не надо третий раз, берегите вторую жену!

РУЖЕЙНИКОВ: Почему? Что это, Владимир Владимирович?

ШАХИДЖАНЯН: Ну, не надо…

АНЦИФЕРОВ: Планку-то надо поднимать.

РУЖЕЙНИКОВ: Есть хорошие люди, которые три раза были женаты, понимаете, есть хорошие люди, правда. Вот и вас любят при этом, напротив вас сидят…

ШАХИДЖАНЯН: Вы знаете, не только напротив. Я знаю, что мою передачу слушает мой сын, он три раза был женат, так что все нормально.

РУЖЕЙНИКОВ: Так вот, вот! А вы думаете, русская народная поговорка "Бог троицу любит" - откуда это?

ШАХИДЖАНЯН: "Изба на четырех углах стоит"…

РУЖЕЙНИКОВ: Тоже хорошо, да.

АНЦИФЕРОВ: Ну, все-таки тут-то речь о клавиатуре. А ведь сейчас же все больше какой-то тачскрин, понимаешь, какие-то иконки, пальцем тыркнул…

ШАХИДЖАНЯН: Иконки, тачскрин - это все замечательно, и можно распознавалки: говоришь-говоришь, а она сама распознает речь, эти программы делаются.

АНЦИФЕРОВ: Ну да.

ШАХИДЖАНЯН: А все равно ручкой будете писать, будете.

РУЖЕЙНИКОВ: Да, конечно.

ШАХИДЖАНЯН: И правку вносить будете, и общаться рукой. Вы, конечно, не как Мариэтта Сергеевна Шагинян: "Я пишу только ручкой и перышком стальным"…

АНЦИФЕРОВ: Ну, хорошо не гусиным.

РУЖЕЙНИКОВ: Знаете, то, что она писала, это можно только вырубать рукой.

ШАХИДЖАНЯН: Вот. Но я в администрацию президента обращался долго-долго, я говорю: "Научите всех клерков!" - "Нет!" В Совет министров: "Научите всех клерков!" - "Нет!"

АНЦИФЕРОВ: Чем мотивируют?

ШАХИДЖАНЯН: "Вы знаете, мы так быстро не думаем".

РУЖЕЙНИКОВ: Знаете, вы в администрацию президента можете опять обратиться, там сменился руководитель, так что можно заново обратиться.

ШАХИДЖАНЯН: Да, да.

АНЦИФЕРОВ: Сейчас вообще тенденции же, даже, не побоюсь этого слова, тренды.

РУЖЕЙНИКОВ: Владимир Владимирович, прирост поклонников вашей программы увеличивается или сейчас как-то замирает?

ШАХИДЖАНЯН: Увеличивается.

РУЖЕЙНИКОВ: Почти честно.

ШАХИДЖАНЯН: Медленно, но верно увеличивается. И количество людей, которые поддерживают нас. Мало того, с Украины один человек пять тысяч долларов прислал и сказал: на помощь. И мы всем объявили: на пять тысяч всем даем бесплатно, бесплатно.

РУЖЕЙНИКОВ: Отлично! Хочу жить на Украине.

АНЦИФЕРОВ: Пришла нам СМС: "А правда, что чемпион по набору текста не смотрит на монитор?"

ШАХИДЖАНЯН: На монитор вообще можно не смотреть, и многие не смотрят.

АНЦИФЕРОВ: У многих нет просто монитора.

РУЖЕЙНИКОВ: Как в анекдоте: "Я печатаю 3600 знаков в минуту. Правда, такая фигня получается". Можно не смотреть никуда абсолютно.

ШАХИДЖАНЯН: Если вы начали об анекдоте, то есть анекдот о цинизме, наглости и сверхтерпении. Когда в институте идет лекция и профессор говорит: "Сейчас я продемонстрирую вам три стадии раздражительности. Беру телефонную трубку, набираю первый попавшийся номер, подключаю к динамику, чтобы все слышали: "Але! Попросите Романа". – "Вы ошиблись, здесь таких нет". Профессор объясняет: "Это была первая степень раздражительности. Теперь вторая. "Але! Роман дома? – "Я же вам сказала, никакого Романа здесь нет, внимательнее набирайте!" Это была вторая стадия раздражительности. И теперь третья, - поясняет профессор. – "Але, Романа все-таки можно?" Из трубки слышится отборный мат. "Это была третья степень раздражительности. У кого есть вопросы?" И один студент поднимает руку: "У меня". Набирает этот же номер и говорит: "Скажите, пожалуйста, мне никто не звонил? Это Роман".

АНЦИФЕРОВ: "Ты мне Аню к трубочке позови…"

РУЖЕЙНИКОВ: Ролан Антонович Быков когда рассказывал эту историю не как анекдот, а как настоящий розыгрыш, говорил: "Была потрясающая реакция. Позовите, допустим, Васю. И заканчивается эта история так, что он звонит (Ролан Антонович Быков) и говорит: "Здравствуйте, это Вася". И один раз произошла история. Женщина на другом конце провода говорит: "Ой, господи, Вася, слава богу! Вам полгорода обзвонились". Видать, эта женщина вообще не была знакома ни с каким цинизмом.

ШАХИДЖАНЯН: Вы знаете, цинизма никогда нет, если человек полон детства. Вы заговорили о Ролане Антоновиче Быкове, я его знал с 1959 года, когда он снимался в лучшем фильме своем - "Шинель", роль Акакия Акакиевича, режиссер Леша Баталов. И прекрасная картина получилась.

РУЖЕЙНИКОВ: Это того Баталова?

ШАХИДЖАНЯН: Нет, Алексей Баталов, старенький теперь нынче.

АНЦИФЕРОВ: Он ставил фильмы, "Три толстяка", например, ставил.

ШАХИДЖАНЯН: Да, точно.

РУЖЕЙНИКОВ: "Канатоходец Тибул" - он же. А Никулин там другой.

АНЦИФЕРОВ: Он же и оружейник Просперо, и кукла наследника Тутти.

РУЖЕЙНИКОВ: А Ружейник - это я.

ШАХИДЖАНЯН: Так вот, Ролан всегда говорил: "Запомни одну фразу, если хочешь, чтобы у тебя был успех". Вот, внимание, и вы запомните, два циника! И все, кто нас слышит. "Без меня мир не полон". Это надо запомнить! Все!

РУЖЕЙНИКОВ: Хорошо как!

ШАХИДЖАНЯН: И когда мне бывало трудно, я всегда вспоминал, Ролан мне говорил: "Без меня мир не полон". Буду жить, радовать и радоваться. И когда мне иногда звонит Гончаров-Ружейников, один такой хороший человек…

РУЖЕЙНИКОВ: Два.

ШАХИДЖАНЯН: Два. И говорит: "Как жизнь?" Я говорю: "Не дождетесь!", вспоминая тот самый старый анекдот.

РУЖЕЙНИКОВ: А скажите, пожалуйста, Владимир Владимирович, случайно так получается или специально, что вокруг вас мало того, что талантливые, но еще очень молодые люди?

ШАХИДЖАНЯН: Конечно, специально.

РУЖЕЙНИКОВ: Вы - вампир?

ШАХИДЖАНЯН: Я не вампир. Я просто давно понял это еще от своего учителя. У меня жуткое количество учителей, если я начну перечислять, нам не хватит получаса точно. Я у всех учился и всегда учился, потому что я в детстве был жутким типом…

РУЖЕЙНИКОВ: Только очень благородный человек говорит, что у него было много учителей, Владимир Владимирович.

ШАХИДЖАНЯН: Только благодаря им я вообще как-то состоялся - от первой учительницы, и Никулин, и Григорий Львович Рошаль, и Михаил Ильич Ромм, и Мартирос Сарьян - ну все! А потом, когда я уже стал повзрослее (чуть моложе, чем вы), я уже учился не только у Ясена Николаевича Засурского, которому сейчас 82, а еще у студентов. Потому что если ты с молодыми, ты все время… Я понимаю, вы - циники: вампир, вампир! Нет, ты воспринимаешь, ты заражаешься этим отношением. И у меня есть одна странная вещь: если после первой моей лекции я не получил бы ни одной записочки: "Слушайте, а вы классный, нельзя ли вам назначить свидание? Настя", то я понимаю: лекция прошла плохо. Пока получаю все время!

РУЖЕЙНИКОВ: Владимир Владимирович, как-то раз вы пригласили на встречу со студентами прочесть коротенькую лекцию. Я тогда все понял на самом деле, понимаете… Если кто не знает, дорогие друзья, так уж получилось, мы сегодня об этом с Владом говорили, что сейчас в профессию журналиста идут девушки: молодые, красивые, длинноногие. То есть, Владимир Владимирович, я вас прекрасно понимаю. Это вообще лучшее место на земле - на Моховой.

ШАХИДЖАНЯН: И на фирме у меня молодые, энергичные - те, кто хочет многого добиться и многое сделать, достичь, помочь, узнать, понять, выяснить. Потому что когда пожилой человек… Тот же Ясен Николаевич - 82 года, я, когда бывает грустно, захожу, смотрю: молодец, удивительно! Тот же поразительный человек - Владимир Михайлович Зельдин.

РУЖЕЙНИКОВ: С языка сорвали просто! Я хотел сказать: Зельдин - 95 лет! Моложе меня!

ШАХИДЖАНЯН: Я же помню Любовь Петровну Орлову, которая говорила: "Что на меня смотрите?" Я говорю: "Вы женщина такая опытная, много…." - "Что много?!" И она выставила ножку и сказала: "Григорий Васильевич (это был ее муж - Александров), он меня обидел!" Понимаете? Это же удивительно, это надо ощущать себя. Это я шучу, когда говорю.

РУЖЕЙНИКОВ: То есть нельзя быть молодым, если тебя окружают не молодые люди, проще говоря? Нельзя, невозможно?

ШАХИДЖАНЯН: Нельзя, нет, нет, нет. Поэтому надо иметь много детей. Потому что уже выросли… Сколько вашим старшим?

РУЖЕЙНИКОВ: Пятнадцать и четырнадцать.

ШАХИДЖАНЯН: Пятнадцать и четырнадцать, а младшей?

РУЖЕЙНИКОВ: Три.

ШАХИДЖАНЯН: Блеск! А потом еще лет через пять еще: этой восемь - и новый мальчик или девочка.

РУЖЕЙНИКОВ: Дорогая моя, ты слышишь?

АНЦИФЕРОВ: Как я молодеть буду…

ШАХИДЖАНЯН: А, блеск-то будет, а? А вашим детям сколько?

АНЦИФЕРОВ: Двенадцать и двенадцать, и двенадцать. Потому что у меня один ребенок.

ШАХИДЖАНЯН: Ага, но все еще впереди.

АНЦИФЕРОВ: Хотел как раз спросить. Такое общение с молодежью, а уровень цинизма-то как, растет ли?

РУЖЕЙНИКОВ: У нынешних-то, да.

АНЦИФЕРОВ: Никогда не поверю, что в журналистике…

ШАХИДЖАНЯН: Вы знаете, в журналистике студенты все очень внутренне честны, нежны, благородны, искренни. И напускной цинизм - так надо!

РУЖЕЙНИКОВ: По молодости лет просто, да.

ШАХИДЖАНЯН: Я вспоминаю, мы сидели в кафе "Артистическое", мне там 24 года (это сейчас мне уже за 70), и, конечно, мы тоже, наверное, казались такими: "Ну что это, кто это такой? - А это старикан Завадский. - А чего это он сюда ходит? Ему здесь делать нечего?". Понимаете? Это же по принципу: "так долго не живут". Потому что тебе казалось, что люди после 50-ти - это уже уходящая натура. Но что мне нравится в "Соло на клавиатуре" на нашем сайте: набираем.ру в Интернете, что у нас от 8-9 до 92 лет.

АНЦИФЕРОВ: То есть, даже если у вас пальцы поражены подагрой, даже если совсем плохо и невозможно, вы можете очень многому научиться.

РУЖЕЙНИКОВ: А вот, кстати, смех смехом, мы сегодня вспоминали великого Оскара Питерсона, он излечился от подагры. У него руки болели ужасно, и он просто стал играть, разгонять соли, просто стал играть через боль. На самом деле можно же от подагры излечиться и… "Отче наш" перепечатал 100 раз…

ШАХИДЖАНЯН: Все вы правильно говорите. Потому что в Институте неврологии после инсультиков, когда ручки отказывают, их раньше учили спичечки собирать в одну коробочку. А теперь они сидят, буковки набирают и потихонечку разрабатывают, разрабатывают…

РУЖЕЙНИКОВ: Серьезно, что ли?

ШАХИДЖАНЯН: Да, абсолютно! И я собираюсь сделать специально, может быть, для них программу, где о болезни будем говорить, где будем говорить о том, как с этим бороться, как жить, как радоваться, несмотря ни на что, вопреки всему. Понимаете, это очень важно. Люди одиноки потому, что они вместо мостов строят стены. И стена - это их цинизм: "Пошел вон, ты чего пришел сюда? Ты чего на меня смотришь?"

РУЖЕЙНИКОВ: Нет, это - хамство. Это не цинизм, это - хамство.

ШАХИДЖАНЯН: Это уже хамство, но оно близко очень к цинизму, согласитесь со мной. Знаете, это что такое - сверхнаглость? Наделать кучу, позвонить в дверь и сказать: а теперь кучу убери за мной.

АНЦИФЕРОВ: Это уже не цинизм.

ШАХИДЖАНЯН: Это не цинизм, это сверхнаглостью называется. А цинизм в этом близко, понимаете? Начальник, который знает, что у вас все очень плохо, что все ужасно, вдруг вас выгоняет.

РУЖЕЙНИКОВ: Типун вам на язык!

ШАХИДЖАНЯН: Вы ищите работу, вы кому-то звоните, и вам человек говорит: "Ты еще все не работаешь? - Нет, никак не нашел. - Ну-ну". Через месяц еще звонит: "Так и не устроился, да? - Нет. - Ай-ай-ай, как жалко! С новым годом тебя! - Слушай, 8 марта, вокруг тебя женщины, весна. Не нашел-таки работы, да? Ну-ну, давай-давай… Значит, я не зря говорю о тебе со всеми, чтобы тебя не брали!" Знаете, это уже, так сказать, покапать. А такое тоже бывает.

РУЖЕЙНИКОВ: Ну да. Как в старом анекдоте, когда бедный говорит богатому другу: "Ты знаешь, а я мясо уже неделю не ем". А тот: "Надо себя заставлять!"

АНЦИФЕРОВ: Приписывали Владимиру Ильичу. Я хотел вспомнить анекдот как раз про Владимира Ильича Ленина, хотел всего лишь добавить, что "надо себя заставлять кушать-то, батенька". Владимир Владимирович, вам тут, понимаете, комплимент. "Я обожаю вас!" - пишут вам из Москвы и области.

ШАХИДЖАНЯН: Она? Он?

АНЦИФЕРОВ: Не знаю, без подписи.

РУЖЕЙНИКОВ: Хотелось бы в это верить…

АНЦИФЕРОВ: А дальше проза: "Хочу оплатить "Соло", но вы не принимаете "Яндекс.деньги".

ШАХИДЖАНЯН: Принимаем, неправда. Мы принимаем, мы любые деньги принимаем!

РУЖЕЙНИКОВ: Все принимаем!

ШАХИДЖАНЯН: Любые! Борзыми щенками принимаем, чем угодно принимаем!

АНЦИФЕРОВ: Учим их быть менее борзыми и циничными…

ШАХИДЖАНЯН: Как хорошо, что Игорь Владимирович одну вещь не сказал. И я почему-то все-таки ее вспомнил. Сейчас он возмутится, у вас плохие отношения… Я все-таки решил продолжить книжку об этих "противных". Загадка - "о противных".

РУЖЕЙНИКОВ: О противных? Даже не знаю…

АНЦИФЕРОВ: Про Австралию, что ли?

РУЖЕЙНИКОВ: Да, противно. Новая Зеландия - противно…

ШАХИДЖАНЯН: "Противный, не садись со мной… Голубой, голубой, весь такой…"

РУЖЕЙНИКОВ: Про кого это?

ШАХИДЖАНЯН: Книгу "Я плюс я" пишу уже 15 лет. Пишу нормально, после предложений о пропаганде вообще всех судить и прочее я стал активнее ее писать. Потому что это как Ленин: это было, это есть и это будет.

РУЖЕЙНИКОВ: Подождите, вы что, про гомосексуализм, что ли, говорите?

ШАХИДЖАНЯН: Ну да, да-да-да.

РУЖЕЙНИКОВ: Владимир Владимирович, вы, наверное, не слышали моих последних пассажей. Когда разгоняют митинги гомосексуалистов…

ШАХИДЖАНЯН: "Гомосексуалов" правильно говорить.

РУЖЕЙНИКОВ: Да как угодно!

ШАХИДЖАНЯН: Гомосексуалист - это социалист, коммунист…

РУЖЕЙНИКОВ: Это одно и то же - коммунист и гомо… Вы знаете, в этот день я становлюсь гомосексуалом, понимаете? И когда бьют евреев и армян, я становлюсь евреем и армянином.

АНЦИФЕРОВ: Одновременно?

РУЖЕЙНИКОВ: Сразу, конечно!

ШАХИДЖАНЯН: Все правильно, все правильно.

РУЖЕЙНИКОВ: Вчера, кстати, показали прекрасный фильм, я первый раз его посмотрел, "Паспорт" называется. Известный фильм Данелии, да. Показывать бы его каждый день! Может быть, и маршей, и парадов было бы больше.

ШАХИДЖАНЯН: А я все жду, когда они меня спросят: о чем вы мечтаете? Да-да, продолжайте.

РУЖЕЙНИКОВ: Да, кстати, Владимир Владимирович, о чем вы мечтаете в своем юном возрасте?

АНЦИФЕРОВ: Нет, нужно с заходом начинать: вы мечтаете?

ШАХИДЖАНЯН: Да-а-а, вы знаете, я мечтаю. Я мечтаю, чтобы у меня появилась ночь на телевидении. Я так хочу эту ночь! Я знаю, что я могу очень многим помочь. Я могу ответить на их вопросы и успокоить их. Я могу поговорить с ними так, что им не захочется разводиться или по крайней мере бить по морде свою жену.

РУЖЕЙНИКОВ: На этом надо остановиться. Потому что разводиться - иногда благо.

ШАХИДЖАНЯН: Да, благо, благо. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Я хочу, чтобы, если человек ходит по комнате нервно, и ему кажется, что его никто не понимает, чтобы в этот момент он понял: есть люди, которые понимают! Дядька седой, старый… Эту программу должен делать старый человек. Ведь он уже много повидал, сделал…

РУЖЕЙНИКОВ: Тогда вы здесь ни при чем. Если старый, то вы ни при чем.

ШАХИДЖАНЯН: Внешне, внешне старый, поживший…

РУЖЕЙНИКОВ: Поживший, поживший. Мудрый.

АНЦИФЕРОВ: Записки перестанете после лекций получать, тогда и…

РУЖЕЙНИКОВ: Да, и старость, да…

ШАХИДЖАНЯН: Да-да-да, тогда будет старость. Все жду. А ни одно телевидение уговорить не могу.

АНЦИФЕРОВ: А зачем? Не надо на телевидении, давайте на радио лучше.

ШАХИДЖАНЯН: Я на радио тоже предлагал. Я даже у вас предлагал: ночь дайте мне!

РУЖЕЙНИКОВ: Не дадим, не дадим.

АНЦИФЕРОВ: Мы спросим еще.

ШАХИДЖАНЯН: Спросите. А я знаю, что это может помочь очень многим людям. Люди истосковались по мягкости, доброте, легкости, нежности, внимательности, интеллигентности, честности, откровенности…

АНЦИФЕРОВ: А все это и есть - Владимир Владимирович Шахиджанян. И никакой он не циник!

ШАХИДЖАНЯН: Я покраснел, вспотел, и мне так неловко… И два молодых человека на меня внимательно смотрят. Один уже учился у меня, второй еще только будет учиться. И они согласились со мной, что жизнь несмотря ни на что, вопреки всему удивительна и прекрасна! И когда у тебя дети пятнадцати, четырнадцати и двенадцати лет, и три года, и когда у тебя еще может быть новый роман и жены, потому что бог троицу любит, а изба на четырех углах стоит… Ну, и прочее-прочее-прочее…

РУЖЕЙНИКОВ: А библиотека - это пятикнижник…

ШАХИДЖАНЯН: И я сижу и думаю: какие же они, на фиг, циники? Они добрые, смешные, забавные и интересные люди. И я вспоминаю, как я звонил нескольким издателям, у меня есть приятель один, он написал по моей просьбе книжку, и я хочу ее издать. И я звоню время от времени, а мне все время говорят: "Она же не будет продаваться. Позвони через неделю, позвони через месяц…" Это уже год продолжается! Но я его добью, я его добью!

РУЖЕЙНИКОВ: Потому что за свои деньги я ее издавать не буду, Владимир Владимирович, никогда! За свои деньги издавать - это графоманство.

АНЦИФЕРОВ: Разве что за "Яндекс.деньги".

ШАХИДЖАНЯН: Да.

РУЖЕЙНИКОВ: Владимир Владимирович, спасибо за то, что вы выбрали время. Спасибо за то, что вы пришли.

ШАХИДЖАНЯН: А я забыл сказать одну фразу. Еще я очень хочу, чтобы министр внутренних дел Нургалиев посмотрел мое обращение в Интернете. Потому что я могу помочь ему полицейских сделать лучше.

РУЖЕЙНИКОВ: А я бы еще хотел, чтобы министр внутренних дел России Нургалиев посмотрел на что-нибудь вообще, хотя бы… И пусть это "что-нибудь" будет обращением Владимира Владимировича Шахиджаняна.

АНЦИФЕРОВ: Для начала.

ШАХИДЖАНЯН: И пусть это "что-нибудь" будет Владимиру Владимировичу!

РУЖЕЙНИКОВ: Спасибо. Приходите к нам еще, пожалуйста!