Интервью Вадим Космачев: высокая культура не имеет политических границ

В Третьяковской галерее открылась выставка Вадима Космачева. Об этом культурный обозреватель Григорий Заславский беседовал с художником Вадимом Космачевым в эфире радио "Вести ФМ".

ЗАСЛАВСКИЙ: В Москве, в Третьяковской галерее, выставка Вадима Космачева – выдающегося художника, который в этом году отмечает свое 80-летие. И, насколько я понимаю, это первая такая большая выставка, тем более в Третьяковке. Здравствуйте, Вадим Иванович. Можно я вас так по-русски буду называть?

КОСМАЧЕВ: Да, конечно. Хотя я не привык к отчеству за мои долгие годы жизни за границей.

ЗАСЛАВСКИЙ: За 40 лет.

КОСМАЧЕВ: Да, 40 лет как раз исполняется в этом году. Скажем, 39, почти, скажем, 40.

ЗАСЛАВСКИЙ: 39. Но как красиво: 80-40 там, 40 здесь…

КОСМАЧЕВ: 40 там, 40 здесь. Но это правда.

ЗАСЛАВСКИЙ: Скажите, а я вот сказал "русский художник" и сразу же запнулся. Потому что, как мы знаем, за право называть его своим художником Германия и Россия, ну не то что борются, но когда говорят о Кандинском, то даже искусствоведы понимают, что, может быть, он так-то и русский, но как художник все-таки сложился в Германии, и скорее, его нужно называть русским, но в определенном смысле немецким художником. Вот вы себя сегодня как ощущаете – русским художником или немецким, австрийским?

КОСМАЧЕВ: Это интересный вопрос, и он довольно глубокий. Если его поверхностно рассматривать, то можно разделить имя на три страны. Но если глубоко отвечать, и так же, как и про Кандинского, так же, как и про Дягилева, так же, как про многих других (можно целый ряд назвать художников – и Певзнера, и Габо, и Шагала, Ларионова – в общем, длинный ряд художников), это художники высокой планки культуры. И эту культуру делить границами и на страны, мне кажется, не годится. Это художники одного поля ягоды с теми именами, которые нам известны в любой названной вами стране, это как бы одна семья.

Эти деления их очень условные, они все принадлежат, и я, надеюсь, тоже, что вот в какой-то степени принадлежу к тому уровню культуры, которая не имеет политических или каких-то национальных границ. Это культура общая, назовем ее европейской или христианского мира можно назвать, но эта культура едина, она не разделяется, мне кажется. И, покинув 40 лет назад тогда Советский Союз, я никогда не покидал этот уровень русской культуры. И для меня с моих лет обучения еще в московской средней художественной школе эти высочайшие достижения, они были связаны с пониманием великой роли русского авангарда.

ЗАСЛАВСКИЙ: Но все-таки вот вы говорите про вот эту вот связь с русским, которая одновременно, может быть, ну такая достаточно свободная. А есть художники, которые даже уехав, все равно их такое сосуществование и неразрывная связь с советской культурой, она и сегодня остается. При том, что я с огромным уважением отношусь к Косолапову, все равно без понимания контекста советского его многие работы теряют свою прелесть, свое обаяние. Или там Комар и Меламид. Они уехали, жили в другой стране, но это было именно то, что они сами считали соц-артом. А вы в этом смысле, как и многие представители русского авангарда, более космополитичны.

КОСМАЧЕВ: Это так, это так, действительно так. Названные вами (я их знаю, не всех, но многих знаю, конечно), то, что вы сказали о них, это можно другими словами перевести. Да, эти художники заняли за океаном ту нишу, которую им, так сказать, позволили занять. Это ниша была свободной, и на нее не претендовали круги истеблишмента американского искусства, в это время это был поп-арт. И для них это было, так сказать, не их поле деятельности. Поэтому на это смотрели как на этнографическое искусство, этнографию.

Полностью слушайте в аудиофайле