Красавица и чудовище Татьяна Овсиенко в гостях у Аллы Довлатовой и Романа Трахтенберга

ДОВЛАТОВА: У нас в студии Татьяна Овсиенко. Привет, Танюша.

ОВСИЕНКО: Всем добрый вечер, приветик.

ТРАХТЕНБЕРГ: Это не по-честному, она принесла взятку, принесла шмотки какие-то.

ДОВЛАТОВА: Я сейчас расскажу, что она принесла.

ТРАХТЕНБЕРГ: Она принесла тут вещи в качестве взятки, чтобы мы про нее плохо не говорили.

ДОВЛАТОВА: Это она принесла моей младшей дочери Саньке, которой 3,5 месяца, джинсовый костюм, бриджи, спасибо тебе большое.

ОВСИЕНКО: На здоровье, растите большими.

ТРАХТЕНБЕРГ: У нас в гостях Таня Овсиенко. Татьяна, детство, отрочество, юность – вот такая тема у нас, до того момента, как ты стала уже известной. Об этом редко говорят, нам интересно как раз именно это, потому что нас слушают радиослушатели, и они должны понять, как же им своих детей воспитывать, если они еще не особенно стары, как Довлатова. Про меня не говорим, я вообще живой труп, у меня сегодня финский праздник похмеляйно.

ДОВЛАТОВА: Я хочу сказать другое, что хоть ты и пил этот энергетический напиток, он тебе не помог.

ТРАХТЕНБЕРГ: Мозгов не добавилось, к сожалению.

ДОВЛАТОВА: Биография в прямом эфире. Трахтенберг в конце этого года будет издавать книгу, по три странички на каждого из наших героев, прямо так и будет называться ╚Биография в прямом эфире╩, и в данном случае ты тоже будешь участвовать в этой книге, вернее, твоя жизнь. Итак, с того самого момента, когда ты вдруг родилась.

ОВСИЕНКО: Рождение не помню.

ТРАХТЕНБЕРГ: Где?

ОВСИЕНКО: В Киеве.

ТРАХТЕНБЕРГ: Мама, папа, все были?

ОВСИЕНКО: Да, все были.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ну, вот ты родилась, а, кстати, чем занимались родители?

ОВСИЕНКО: Мама у меня лаборант, а отец у меня шофер-дальнобойщик.

ДОВЛАТОВА: А, так ему и посвящена песня?

ОВСИЕНКО: Конечно. Я только-только подросла, уже поехала с папой в командировочку.

ТРАХТЕНБЕРГ: Сколько лет было?

ОВСИЕНКО: Я думаю, что первая поездочка была лет в семь.

ТРАХТЕНБЕРГ: Вот до семи лет ты ходила в детский садик или дома?

ОВСИЕНКО: Нет, в детском садике. Обычный детский садик. Мама работала на трех работах, потому что мама родила меня в 17 лет, а уже в 21 сестру.

ТРАХТЕНБЕРГ: Двое детей?

ОВСИЕНКО: Да, двое детей, да, есть сестричка, поэтому приходилось работать много, для того чтобы переехать из общежития. Было мужское общежитие, где они познакомились, женское общежитие.

ДОВЛАТОВА: До того момента, как вы стали совершеннолетними, чтобы вы успели переехать из мужского общежития. Не привыкали чтобы.

ОВСИЕНКО: Да, квартирочку какую-нибудь однокомнатную.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ну, и были ли в твоей детсадовской молодости какие-то взлеты и падения? Были ли удачи на творческом пути начинающей звезды? Может быть, роль Красной шапочки?

ОВСИЕНКО: Я чего-то кроме первого поцелуя не помню.

ТРАХТЕНБЕРГ: Там был первый поцелуй?

ОВСИЕНКО: Да. Мы, кстати, встречались недавно, взрослые стали, и детей у меня один, а у него больше будет, но первый поцелуй я очень хорошо помню.

ТРАХТЕНБЕРГ: Как его звали-то?

ОВСИЕНКО: Его звали Витя, Витюха, фамилия Трапата.

ТРАХТЕНБЕРГ: А что это означает?

ОВСИЕНКО: Ну, не знаю.

ТРАХТЕНБЕРГ: Похоже на лопату.

ОВСИЕНКО: Ну, Трапата. Он был такой выше всех у нас в детском садике, и когда объявили тихий час, так как рядышком были у нас кровати, и он в легкую меня поцеловал, и для меня это было, вот это был шок, я ребенок.

ДОВЛАТОВА: Ее уже в детском саду будили поцелуями.

ТРАХТЕНБЕРГ: А сейчас-то он выше всех?

ОВСИЕНКО: Я думаю, да. Такой высокий парень, мужчина уже.

ТРАХТЕНБЕРГ: У нас была встреча выпускников школьных. Я помню, я был самым маленьким вообще, на физкультуре я стоял самый последний. А вот эти девицы-красавицы, которые меня были на две головы выше, по плечо мне. Думаю, как же так?

ДОВЛАТОВА: Вы в лилипутской школе, что ли, учились?

ТРАХТЕНБЕРГ: Итак, пролетело беззаботное детсадовское детство, и ты поступила в школу.

ОВСИЕНКО: Да, в школу, школу украинскую, обыкновенную, она была на украинском языке целиком и полностью. И выбирала мама ее, я так понимаю, что родители ее выбрали для того, чтобы не нужно было переходить дорогу, чтобы удобно было, чтобы мы могли пешком ходить в школу. Это буквально было через пару остановочек троллейбуса, мы ходили пешком.

ДОВЛАТОВА: Не страшно было тебя отпускать? Ты одна ходила?

ОВСИЕНКО: Да, одна.

ДОВЛАТОВА: А сколько ты шла от школы домой по времени?

ОВСИЕНКО: Я думаю, что минут семь, не больше.

ДОВЛАТОВА: А я однажды шла, ты знаешь, Рома, в Питере же родился, значит, с улицы Маяковского, где у нас находилась школа 214, она практически на углу с Невским, я шла до Поварского переулка, это улица Марата. Значит, я шла два часа. Моя мама решила проследить на следующий день, как я шла. Она говорит: ты заходила во все магазины, проводила там время, она говорит, я уже изнывала.

ОВСИЕНКО: А сколько тебе лет было?

ДОВЛАТОВА: Мне было тогда всего лишь 8 лет. Она говорит: но больше всего удивилась, когда ты зашла в пивную, и там тебя больше всего не было.

ТРАХТЕНБЕРГ: Нет, ничего не изменилось с этого времени.

ОВСИЕНКО: Нет, в пивной я тоже была, кстати, меня отец водил.

ТРАХТЕНБЕРГ: Она по-прежнему заходит во все магазины. Дело в том, что я ходил в школу, которая была во дворе, и тоже шел домой по полтора часа. Там некуда было зайти, но я считал ворон, какие-то палки поднимал, ямочки какие-то копал. Итак, ты поступила в школу┘

ОВСИЕНКО: Номер 73.

ТРАХТЕНБЕРГ: То есть по-украински свободно говоришь, все понимаешь?

ОВСИЕНКО: Ну как, в жизни, наверное, спотыкаюсь немножечко, но отец у меня вообще по-русски не говорит, только на украинском.

ТРАХТЕНБЕРГ: В Киеве? Такое возможно? Я там не встречал вообще людей, которые говорят по-украински.

ОВСИЕНКО: Это в центре.

ТРАХТЕНБЕРГ: Итак, ты училась в школе. Училась хорошо, плохо?

ОВСИЕНКО: Хорошо.

ДОВЛАТОВА: А любимые были какие-то предметы?

ОВСИЕНКО: Ну, конечно, как обычно, физкультура. Очень нравилась. А почему? Потому что, может быть, с четырех лет ходила на фигурное катание.

ТРАХТЕНБЕРГ: Вот интересно, мы говорили про детский сад, а про фигурное катание...

ОВСИЕНКО: Я забыла, все же не упомнишь.

ДОВЛАТОВА: А кто тебя туда отправил?

ОВСИЕНКО: Родители, естественно. Мама сама привела, потому что родители у меня работали на одном предприятии, очень именитое предприятие было, ныне, конечно, расформировано в связи с коммерческими всякими делами. Было одно большое предприятие, ╚Цветоводство╩ называлось, и было одно-единственное в Киеве.

ТРАХТЕНБЕРГ: А чем занималось?

ОВСИЕНКО: Я говорю, что предприятие было одно из именитых, и там родители у меня оба работали. Отец уезжал в длинные командировки, а мать работала лаборантом прямо там. И поэтому, когда все хором, дружно жили, подъезд у нас был, все люди вместе работали, все вместе дружили, все вместе рожали детей в один и тот же год.

ТРАХТЕНБЕРГ: И в один и тот же день.

ОВСИЕНКО: Нет, в один и тот же год. У нас практически все соседи одного возраста, то есть младшие буквально через четыре года, и все это было так очень дружно и весело. Дверь не закрывалась, замков не было, могла придти, одолжить хлеба, соли и тому подобное, все вместе обедали и ужинали. Такая большая община была дружная. И решили все хором пойти, естественно, так удобно, большой автобус всех детей возит на фигурное катание.

ТРАХТЕНБЕРГ: С 4 лет ты занималась.

ОВСИЕНКО: 6 лет.

ТРАХТЕНБЕРГ: А были ли какие-то рекорды?

ДОВЛАТОВА: А ты одиночница или?..

ОВСИЕНКО: Вот я дошла до того времени, когда мы уже сдавали экзамен, чтобы выбор был, или пара или одиночка, и в это время мама решила меня забрать обратно, вернуться в общественную школу, потому что тренировки у нас были в 4.40 утра до школы. И естественно, в школу образовательную я приходила, и мы спали на уроке, кто как мог. И мама решила, что все-таки, наверное, лучше бросить фигурное катание. Хотя мне было очень жаль. И ныне, конечно, вспоминаю мои приглашения на большое ледовое шоу, где опять мне не удалось побывать, но мне очень нравилось кататься. Но зато я сейчас хорошо езжу, пожалуйста, в хоккей с ребенком, нет проблем.