Валенки Павел Лунгин в гостях у Лены Батиновой и Вадима Тихомирова

 

ТИХОМИРОВ: Итак, в нашей студии лауреат Каннского фестиваля, народный артист России Павел Лунгин. Здравствуйте, Павел.

 

БАТИНОВА: Здравствуйте, Павел Семенович.

 

ЛУНГИН: Добрый день.

 

ТИХОМИРОВ: А мы как будем обращаться - Павел Семенович или Павел?

 

ЛУНГИН: Я думаю, что можно без отчества обойтись.

 

ТИХОМИРОВ: Вот мне тоже так кажется. Потому что художник, он всегда имеет только имя и фамилию.

 

ЛУНГИН: Конечно.

 

ТИХОМИРОВ: А отчество можешь поменять. Или отечество. Я шучу.

 

ЛУНГИН: Какая-то подозрительная шутка.

 

БАТИНОВА: Ну, иногда бывает. Пятница.

 

ТИХОМИРОВ: Да. Вы знаете, Павел, я вот честно могу вам сказать, что вы как-то не вписываетесь в образ известного, талантливого и, самое главное, даже немножко гениального режиссера. Я объясню почему. Потому что, знаете, вот говорят, что чем человек талантливее, тем он проще. А вы не простой и талантливый.

 

ЛУНГИН: Правда? По-моему, я очень простой.

 

ТИХОМИРОВ: Как-то я к вам подошел совершенно случайно на каком-то празднике жизни и сказал: "Вы знаете, вы очень талантливый режиссер". А вы так посмотрели на меня и сказали, сквозь прищуренный глаз: "Я об этом знаю". И пошли дальше. Я подумал: ну как же так, я хотел комплимент отвесить, а тут вы мне прямо так по щекам, по сусалам┘

 

ЛУНГИН: Нет, ну я так не думал, я не знаю. Во-первых, может быть, мы с вами оба уже выпили к тому времени.

 

ТИХОМИРОВ: Ну, дело было так, это точно.

 

ЛУНГИН: А во-вторых, может быть, вы были не первый┘ Вы знаете, что-то такое происходит, но в последнее время ко мне дико бросаются люди, особенно такие дамы есть возбужденные, экзальтированные, и говорят: ╚Спасибо вам за маму╩. И я не знаю, что делать из-за этого фильма, который замечательный фильм┘

 

ТИХОМИРОВ: Который вы не снимали.

 

ЛУНГИН: Да, фильм с моей мамой ╚Подстрочник╩. И я, честно говоря, уже на пятое ╚спасибо за маму╩ могу как-то уже, конечно, гавкнуть что-то в ответ, потому что я правда не знаю, что отвечать. Но, с другой стороны, это, конечно, очень приятно, что люди подходят и что людям нравится. Так что это просто было недоразумение. На самом деле я простой.

 

ТИХОМИРОВ: Тогда извините.

 

ЛУНГИН: Нет, вы меня. У нас сегодня с вами прощеное воскресенье. Это вы меня извините.

 

ТИХОМИРОВ: А теперь переходим к самому ужасному и главному. Скажите, а как человек может из сценариста переродиться в режиссера?

 

ЛУНГИН: Ну, наверное, я не был достаточно хорошим сценаристом.

 

ТИХОМИРОВ: Почему?

 

ЛУНГИН: Ну, вы знаете, у меня какой-то иной тип личности. Сценарист - это ведь такая на самом деле очень одинокая профессия. Представьте себе, что день за днем вы сидите один напротив экрана компьютера, раньше за пишущей машинкой (я помню еще это). И для этого нужно какое-то определенное сумасшествие. Видимо, не мое. Потому что для режиссера тоже нужно определенное сумасшествие, но какое-то иное. Мне хочется быстро, мне хочется немедленно воплощать то, что у меня в голове. И вообще, знаете, в профессии режиссера для меня прежде всего есть какая-то необходимость постоянной импровизации - то, чего я не находил в работе сценариста. Но сейчас тоже я пишу свои сценарии, но, как правило, вместе с кем-нибудь.

 

ТИХОМИРОВ: А скажите, вот фильм "Все наоборот" - это Грамматиков который снял?

 

ЛУНГИН: Да.

 

ТИХОМИРОВ: Значит, я его видел, этот фильм. Он такой, знаете, очень странный фильм. Такая помесь детского боевика с какой-то философской притчей. И я еще так был очень удивлен, когда смотрел его.

 

ЛУНГИН: Да-да-да. Нет, вы знаете, на самом деле я стал режиссером еще потому, что по моим сценариям как-то никто не мог делать фильмов, которые я видел. Я, видимо, видел что-то иное. Сценарий хороший - это, видимо, что-то, что может использовать кто угодно. То есть, как сказать, к которому могут подойти 500 разных режиссеров и сделать 500 разных картин, и они будут достаточно интересны. Вот как у Чехова пьесы, их ставят и ставят, ставят в Японии, ставят в Германии, и это все┘

 

ТИХОМИРОВ: Ставят, да. И каждый раз по-новому, да.

 

ЛУНГИН: Да. А у меня, видимо, такие были какие-то индивидуальные, личные штуки, которые я могу реализовать сам, а больше никто и не может. Или как-то могут, но это хуже.

 

БАТИНОВА: А вот эта ситуация, она волновала вас? Вы переживали из-за того, что ваши сценарии┘

 

ЛУНГИН: Ой, жутко! Я так был закомплексован. Я снимал свое имя, я менял не отчество, но фамилию менял. И вообще был абсолютно несчастен, когда я был режиссером. И удивительным образом в 40 лет, когда я снял "Такси-блюз", который я сам написал и сам снял, вдруг как-то все встало на свои места, как вывихнутая рука. Знаете, такой щелчок - и стало легко.

 

ТИХОМИРОВ: И все, и как будто ничего. Слушайте, а вы знаете, мне, конечно, вот эта история очень нравится. Вот многие, особенно русские почему-то, считают, что 40 лет - это все, это уже финита ля комедия, пора уже на пенсию, к грядкам, ну и вообще пора подумать уже о светлом. А в 40 лет вдруг поменять жизнь совершенно по-другому и добиться - это, конечно, такое большое счастье, мне кажется.

 

ЛУНГИН: Да, это какая-то редкость. Мне иногда кажется, что это даже как-то было и не со мной. У меня, конечно, жизнь после "Такси-блюз" изменилась в одночасье, в один день. Один показ фильма на Каннском фестивале - и вдруг я стал жить по-другому. Это редко.

 

ТИХОМИРОВ: А что было первопричиной, что подтолкнуло? Почему многие так боятся сделать этот шаг? Вот взять, например, изменить все в судьбе - уйти от нелюбимой жены, найти любимую работу, вообще все вдруг перевернуть в судьбе.

 

ЛУНГИН: Ну, все-таки это было близко. То я писал сценарии, потом я писал-писал и наконец снял. Но вообще, действительно, думаю, что не надо бояться менять. Не знаю, я готов. Мне кажется, что вообще, так сказать, у каждого человека свой возраст и что для кого-то 40 лет - это конец, для меня это было самым началом. Сейчас мне уже 60 (ужас!), тем не менее я себя чувствую абсолютно еще готовым снова что-то изменить, снова начать по-другому, сначала.

 

БАТИНОВА: Говорят о том, что в России люди очень рано стареют, они сами этого хотят, и к 60 годам они вообще думают, не знаю, о загробной жизни и так далее. А в Европе якобы это не так. Вот в Европе якобы люди и в пенсионном возрасте очень молодо себя чувствуют и живут полноценно. Вы согласны с этим? Вы же жили во Франции.

 

ЛУНГИН: Да, это правда. Конечно, там, как сказать, люди 70-80 лет еще путешествуют, пишут, открывают рестораны, влюбляются. Сейчас вообще продление жизни какое-то невероятное.

 

ТИХОМИРОВ: Такая пролонгация.

 

ЛУНГИН: В Америке человек где-то в 70 лет выходит на пенсию, разводится с женой, уезжает на Бали и начинает абсолютно новую жизнь.

 

ТИХОМИРОВ: Я, кстати, видел. Вы знаете, потрясающее зрелище! И при этом они счастливы, это видно, что счастливы.

 

ЛУНГИН: Счастливы, да. То есть действительно человек сейчас может прожить в жизни не одну жизнь, а две, три, четыре. Вот это удивительно. У нас пока этим совсем не пользуются.

 

ТИХОМИРОВ: А жалко! Вы знаете, я вот смотрю, что вы достаточно бесстрашный человек. И меня удивляет, что раньше вы снимали фильмы о современности - "Свадьба", "Олигарх", а сейчас снимаете о прошлом. Это что, вот такой просто уход как бы от темы? Или вы считаете, что только так можно достучаться до нынешнего поколения?

 

ЛУНГИН: Ну, я не знаю сам, почему, так сказать. В этом смысле в меня какие-то входят ощущения. Понимаете, на самом деле все режиссеры, мне кажется, сейчас, так сказать, осмысленные мало-мальски, они бьются с жуткой историей, которая у нас происходит в стране. Русские люди не хотят ходить в кино.

 

ТИХОМИРОВ: Нет, они хотят. Только не хотят смотреть русское кино.

 

ЛУНГИН: Ну, вот не хотят смотреть русское кино. Поэтому я все время пытаюсь понять еще, как можно, какую дверцу открыть, как можно достучаться до них и быть интересным. Это вообще очень плохой признак, я считаю, что люди не хотят. Значит, они не хотят знать о своей жизни, не хотят анализировать. Это похоже на больного, который говорит: о, нет, к врачу я не пойду.

 

БАТИНОВА: А какая может быть причина?

 

ЛУНГИН: Ну, не хотят анализировать. Я не знаю, они довольны.

 

БАТИНОВА: Да? Инфантильность?

 

ЛУНГИН: Я не знаю, это какая-то такая глубокая причина, которую мы не можем оценить до конца действительно, и поэтому как-то все в недоумении. Не хотят смотреть люди о своей жизни, не хотят любовную мелодраму, не хотят детектива, не хотят триллера. А чего хотят?

 

ТИХОМИРОВ: Да. А чего вы хотите?

 

ЛУНГИН: В панике. У нас тут был вчера круглый стол на базе "Кинотавра", там был Роднянский, там был Плахов, были такие серьезные люди очень, и вот мы пытались говорить о том, куда идти и что делать.

 

ТИХОМИРОВ: Интересный вопрос.

 

ЛУНГИН: Видимо, необходимо какое-то вводить кинообразование, что ли, в школах. Потому что, мне кажется, люди даже перестали, может быть, понимать смысл фильма. Видимо, какое-то кинообразование в школах нужно. Я бы на месте нашего государства для школьников и для студентов давал бы скидку 50 процентов на билет, а то и больше. Потому что ну не ходят! Понимаешь, кино вместо того, чтобы объединять людей, - вот кинозал - идея объединения, ты не один пришел, с приятелем или с девушкой, - у нас кино, наоборот, разъединяет. Все сидят по норам, скачивают бесплатные фильмы на компьютер и в одиночестве глубокой ночью, засыпая, смотрят┘

 

ТИХОМИРОВ: Вы сейчас про меня говорите, да?

 

ЛУНГИН: Это правда. Про всех, про всех.

 

ТИХОМИРОВ: Так оно и есть, да.

 

ЛУНГИН: Кино стало инструментом одиночества, а не инструментом объединения, представляете себе?

 

ТИХОМИРОВ: Я знаете о чем думаю? Вот, например, ваш последний фильм "Царь". Почему так происходит, что одни снимают фильмы вроде бы тоже о царе-батюшке, я понимаю, что все хорошо, но меня не дергает. А тут смотрю - и дергает. То ли оттого, что актеры такие сильные, то ли оттого, что они себя не жалеют┘ Я вот думаю: почему одни себя жалеют, а другие не жалеют? Вот вроде бы и гонорары у всех, и идея вроде у всех одинаковая.

 

ЛУНГИН: Нет, идея-то разная.

 

ТИХОМИРОВ: Идея разная, да. А почему так происходит?

 

ЛУНГИН: Ну, мы как-то включали с ними другой уровень. Знаете, можно 220 вольт, а можно 2000 вольт. И я все время пытаюсь делать на 2000 вольт.

 

ТИХОМИРОВ: Скажите, а когда вы снимали фильм, вы уже знали, что Янковский болен?

 

ЛУНГИН: Нет, конечно. И он, главное, об этом не подозревал. Мы все очень весело жили, после съемок выпивали виски, и он был веселый. И работал очень много. Он уезжал вечером, еще отснявшись, он уезжал в ночь в Москву (мы снимали в Суздале), там играл спектакль и после спектакля вечером опять приезжал к нам. Это какая-то жуткая болезнь чудовищная, которая буквально сожгла его за четыре месяца, просто уничтожила.

 

ТИХОМИРОВ: Я просто думаю о том, что, может быть, работа, может быть, надо было поменьше работать? Или наоборот?

 

ЛУНГИН: Да нет, наоборот, он был наполнен жизнью. Мы с ним как раз говорили о том, что мы еще хотим снять, что сделать. Это был наш первый фильм вместе. Он понимал, что он какой-то сделал шаг во что-то новое. Он всегда играл таких обаятельных мужиков, а тут он совершенно на другом уровне жил, и его это увлекало. И мы с ним говорили о том, что мы можем еще сделать. Это было абсолютно неожиданно и как-то просто трагично.

 

ТИХОМИРОВ: Меня просто поражает несправедливость, потому что такая светлая роль и такая необычная для него, и вдруг такая расплата┘

 

БАТИНОВА: Так всегда в жизни бывает.

 

ЛУНГИН: Может быть, это наоборот было, все-таки это была та роль, в которой он ушел, не знаю. Моей головы, конечно, не хватает на то, чтобы осмыслить.

 

ТИХОМИРОВ: А почему вы никогда не снимали свою жену в фильмах?

 

ЛУНГИН: Но она не актриса абсолютно.

 

ТИХОМИРОВ: Ну и что? А это какое-то имеет значение разве? Сейчас многие, знаете, и не актрисы, никто┘

 

БАТИНОВА: Слушайте, и тут точка: она не актриса. Точка. Золотые слова!

 

ЛУНГИН: Нет, она совершенно иной человек, и для нее это, по-моему, не было бы радостью.

 

ТИХОМИРОВ: Это хорошо.

 

БАТИНОВА: Вообще, мне просто такой бальзам┘ Она не актриса!

 

ТИХОМИРОВ: Итак, будем отвечать на вопросы. Лена предлагает дать слово нашим слушателям.

 

БАТИНОВА: Да. Вот из Белгородской области прислали такую реплику, вы бы ее прокомментировали как-нибудь: "Пока режиссеры бегают от новых технологий, их фильмы не нужны". Вы согласны с этим?

 

ТИХОМИРОВ: То есть, дайте нам "Панду" в 3D, и будет вам счастье?

 

БАТИНОВА: Ну, это к разговору о современном кино. Пока режиссеры бегают от новых технологий, их фильмы не нужны.

 

ЛУНГИН: Да нет, я считаю, что нет. Я, кстати, отношусь к этому совершенно нормально, к новым технологиям.

 

ТИХОМИРОВ: Просто это дорого.

 

ЛУНГИН: Ну, это даже и не так дорого. Сейчас есть такие имитационные 3D, это стоит, не знаю, где-нибудь тысяч 800 долларов, от 600 тысяч до миллиона можно сделать. А в Финляндии, я знаю, у нас сейчас снятое обычно переводят в 3D. Но все равно какой-то смысл, сюжет, игра актеров. Вообще вы все-таки смотрите, уважаемые слушатели, не технологии, вы смотрите все-таки эмоции, вы хотите эмоций, вы хотите сопереживать кому-то.

 

ТИХОМИРОВ: А эмоций, вы знаете, к сожалению, у наших актеров как-то маловато. Мы говорили на эту тему, и я еще раз повторю вам. Вы знаете, я не могу смотреть на наших актеров, у которых прямо видно, что ╚ну, сейчас я дам эмоций╩! Такое ощущение, что их рвет немножечко, только другим местом и в другую сторону, а вот тех эмоций, которые должны быть у настоящего актера русской школы, их как-то нет, и все.

 

ЛУНГИН: Да, это удивительно. Я вот посмотрел "Судьбу человека" Бондарчука недавно, черно-белый фильм, по телевизору, я был поражен, насколько это недооценено, насколько это свободная какая-то режиссура экспрессионистская. Вы знаете, мы, видимо, разложены сериалами, потому что есть качество сериала, где надо играть плохо. Я не знаю, все они играют почему-то там плохо, даже очень хорошие актеры. И какое-то разложение, какая-то картонность этих сериалов, ужасные диалоги, чудовищные - все это как-то┘

 

ТИХОМИРОВ: А это как вся наша жизнь, вы знаете, на самом деле, если честно.

 

ЛУНГИН: Ну вот как-то материально мы живем лучше, но какое-то разложение, как будто бы нет цели, смысла, как будто бы не хочется гордиться тем, что ты делаешь. Я не знаю, я чего-то не понимаю. Ну, думаю, что уже старый.

 

ТИХОМИРОВ: Да нет, подождите, торопиться не надо.

 

БАТИНОВА: Скажите, а вот когда-нибудь вас посещала такая мысль: я не буду делать так, потому что зритель меня не поймет, потому что наш зритель не поймет? Так, как обычно делают в ситкомах или в сериалах: это мы не будем делать, зритель этого не поймет. И как бы принижают тоже интеллект зрителя.

 

ЛУНГИН: Нет, конечно, я так никогда не делал, потому что я довольно редко вообще встречал глупых людей. Вы знаете, вот такой истинный идиот, он, наверное, так же редок, как истинный мудрец. А просто у каждого человека есть некоторая вилка: он может опускать себя вниз, а может вверх.

 

ТИХОМИРОВ: Да, он может делать все что угодно.

 

ЛУНГИН: И надо сказать, что наше телевидение, к сожалению, оно так людей успокаивало, успокаивало, ниже их, ниже, еще ниже┘

 

ТИХОМИРОВ: И они нагнулись.

 

ЛУНГИН: А теперь говорят: а вот инновация, а вот модернизация┘ А люди говорят: что? чего? нам хорошо, нам тепло┘

 

ТИХОМИРОВ: Нам и так в этой позе удобно, да.

 

ЛУНГИН: Да. Понимаешь, и получилось, что вот это какое-то искусственное, мне кажется, опускание людей, оно сейчас, наоборот, превращается в некое непреодолимое препятствие, понимаете? Мне так кажется, что если людей расшевеливать, заставлять их думать, чувствовать, думать о себе, осознавать себя, то они только будут, ну, может, и не благодарны, потому что это будет неприятно, но по крайней мере это будет интересно.

 

ТИХОМИРОВ: А вот, смотрите, такой вопрос возник, вопрос от Евгении, нашей слушательницы: "Люблю по-хорошему сумасшедших людей. Вот Мамонов - мой кумир. Он, правда, чокнутый. "Такси-блюз" много лет не показывали по телевизору, а везде только упоминают. Очень хотелось бы пересмотреть". И так далее, и тому подобное. И вот у меня по этому поводу вопрос тоже. Мамонов, он кто - юродивый или гений? Понимаете, иногда ведь на самом деле такой человек полусумасшедший или сумасшедший (ну, конечно, не Петр Мамонов), он выходит, например, в кадр, и все говорят: о, гениально! Потому что он просто не такой, как все. А вот кто Петр Мамонов?

 

БАТИНОВА: А потому что все хотят ярлык повесить на человека сразу.

 

ЛУНГИН: Ну, Мамонов действительно уникальная личность, я не знаю кто. Во-первых, можно быть и юродивым, и гением, и в то же время вполне понимать жизнь и вполне понимать что-то, все это одновременно. Но он какая-то очень сложная личность и, видимо, уникальная абсолютно. Я, по крайней мере, никогда не видел больше таких людей, как Петя. И вот смотрите на него и наслаждайтесь и гадайте, как вы все гадаете.

 

ТИХОМИРОВ: А как вы нашли к нему ключик? Это же ведь ни рублем не купишь, ни задушевной беседой, ни стаканом водки даже.

 

ЛУНГИН: Ну, не знаю, как-то нам интересно. Как-то оказалось, что мы очень непохожи, что мы друг друга усиливаем очень. И все, что я делаю с ним, а он со мной, получается намного интереснее. Ну, как-то мы чувствуем друг друга. Причем я не могу сказать, что мы с ним так вот много общаемся, видимся. Мы с ним работаем вместе. Вот мы работаем, и между нами возникает это электрическое поле.

 

ТИХОМИРОВ: А, кстати, вам никто не говорил, что вы похожи немножечко на Карлсона?

 

ЛУНГИН: Ну, многие говорили. Такой вот я уже сейчас немолодой Карлсон, но могу взлететь.

 

ТИХОМИРОВ: Нет, я просто к тому, что совершенно случайно узнал, что, оказывается, ваша мама была переводчицей этой замечательной книги.

 

ЛУНГИН: Да, это знают все уже, вы последний.

 

ТИХОМИРОВ: А я вот такой маленький тупорылка, не знал никогда. Я надеюсь, что сейчас последние, кто еще не знал об этом, узнали, слушая наше радио.

 

БАТИНОВА: Вы знаете, еще Алеша Попович такой интересный вопрос задает. В вашем фильме его больше всего шокировали не сцены пыток, а эпизоды с участием девочки и медведя в одном кадре. И его очень сильно разбирает любопытство: как снимались эти сцены, как готовили к ним девочку, сколько понадобилось дублей, а где вы сами находились во время этих съемок - рядом или на безопасном расстоянии?

 

ТИХОМИРОВ: Да, говорит: это компьютерная графика?

 

ЛУНГИН: Нет, вы знаете, вот говорят о технологиях. Понимаете, можно было бы сделать с технологиями. Но мне кажется, что эмоция гораздо больше, когда вот именно эти кадры. Поэтому они так на него произвели впечатление, потому что это был реальный медведь. Ну, с медведем это целая эпопея, потому что мы нашли такого медведя необыкновенного, его звали Степан, который так и не вырос никогда, он такой ребенок большой. И он никогда в жизни не ел мяса, он питается тортиками, фруктами. Поэтому он огромный такой зверь, он весит килограммов пятьсот. И он такого был светлого цвета, мы его, честно говоря, покрасили в черный цвет. Я смотрю, что-то от него нет ужаса, я говорю: давайте его покрасим. И мы его покрасили гуашью в черный цвет. Но он был все-таки очень добрый. И еще у него не было зубов, мы ему вставили зубы. Вот тут была компьютерная графика - эти ужасные клыки. Мы вставили. Он, видимо, объевшись сладким, потерял эти зубы.

 

ТИХОМИРОВ: Кариес, кариес.

 

ЛУНГИН: Но он реально был с девочкой, реально девочка к нему подходила. И эти самые воеводы наши реально боролись с ним. Это были не каскадеры. Наверное, я сейчас понимаю, что это было рискованно, но были так увлечены все как-то вместе. И я его обнимал, и он со мной боролся.

 

ТИХОМИРОВ: Это очень опасно.

 

БАТИНОВА: Ну, он же беззубый.

 

ЛУНГИН: Но все равно в нем сила такая и когти огромные.

 

ТИХОМИРОВ: Но все равно, знаешь, 500 килограммов. Ты не представляешь, он может снести лапой полголовы. Я в цирке работал, просто знаю это. Самые опасные хищники - это медведи, как ни странно.

 

ЛУНГИН: Да-да. Но это был удивительный медведь. Так что все было по-настоящему.

 

ТИХОМИРОВ: Не хочется как бы вдруг об этом, но я, честно говоря, был потрясен, когда прочитал интервью Марка Рудинштейна (я понимаю, что уже прошло полгода, даже больше) по поводу "Кинотавра", по поводу всех этих историй. А ваше личное отношение? Вот зачем он это сделал, когда вдруг написал о том, как, типа, актеры жили на "Кинотавре", как они там пили, с кем пили, как они там с кем лежали и все остальное? Зачем он это сделал?

 

ЛУНГИН: Я, честно говоря, не читал, но мне рассказывали. Ну, хочет жить человек. Он понимает, что любая сенсация┘ Я не знаю, благородного в этом ничего нет и умного в этом ничего нет.

 

ТИХОМИРОВ: Ну, вот я тоже об этом подумал.

 

ЛУНГИН: Он попытался продлить свою жизнь.

 

ТИХОМИРОВ: За счет┘

 

ЛУНГИН: Ну, есть же люди, которые считают, что они живут, реально живут, только если их фотографии где-то публикуют в гламурных журналах. Видимо, пустая, ненаполненная жизнь, не знаю, какая-то злость у человека┘ Не знаю, какая-то куча неблагородных и неумных вещей. По-моему, никакой радости это ему не принесло.

 

ТИХОМИРОВ: Я просто думаю, почему одни люди, например, несмотря на тяжелую жизнь, остаются людьми, а другие, несмотря ни на что, все равно становятся подлыми?

 

ЛУНГИН: Ну, вот такое человек непонятное животное. Вы, так сказать, переходите к сущностным вопросам этой жизни.

 

ТИХОМИРОВ: Я просто думаю: где бы найти эту таблетку от подлости? Вот чтобы подмешивать ее, например, кому-нибудь в суп или в компот.

 

БАТИНОВА: Надо следить за своими поступками. Ты уже идешь к этому, что ли?

 

ТИХОМИРОВ: Нет-нет, я, слава богу, уже остановился, я уже принял лекарство. Я просто думаю: ну почему, вот почему так происходит с людьми?

 

ЛУНГИН: Ну, какие-то разные приспособления для выживания, я думаю.

 

ТИХОМИРОВ: И все оправдываются.

 

ЛУНГИН: Но так оно будет, так оно было. И если вы будете читать Библию или любой эпос, любой миф, то вы увидите, что боги древнегреческие были подлые, а были благородные. Это, видимо, какое-то свойство человеческой натуры. И давайте просто выбирать не подлых.

 

ТИХОМИРОВ: Да, единство и борьба противоположностей. А скажите, Павел, все-таки вот эта история с фильмом "Олигарх", насколько реально, что это был такой госзаказ от одного бизнесмена? Знаете, вот я сколько читаю, все время наталкиваюсь на эту историю. Я понимаю, что это вам надоело, да┘

 

ЛУНГИН: Ну, я не знаю, мне уже надоело, честно говоря, говорить, что Березовский к этому┘

 

ТИХОМИРОВ: Не имеет к этому никакого отношения.

 

ЛУНГИН: Да, не имел отношения. Нет, но просто, кто знает, этот фильм снимался в очень тяжелых материальных условиях. Мне, честно говоря, это было просто очень интересно. Я тогда жил во Франции как раз, и меня завораживало то, что происходит здесь. Березовскому, кстати, фильм не понравился. Ему знаете какой фильм нравился? Ему нравился "Брат-2" и "Брат". Он мне потом говорил: "А давай сделаем "Брат-3", что вот у него есть еще один брат - брат-олигарх. Давай, это будет здорово". Он, кстати, даже скорее, по-моему, на Ходорковского похож, я не знаю, и лицом, и отношением, и всем. Хотя тогда еще не было Ходорковского.

 

ТИХОМИРОВ: Ну да, это было в перспективе.

 

ЛУНГИН: Там, главное, я хотел выразить два чувства. Во-первых, я хотел показать, как гибнет наша интеллигенция. Не сама интеллигенция гибнет, а как вот эти отношения, это особое чувство братства, дружбы, как оно, соприкоснувшись с реальной жизнью и деньгами, как оно разваливается. И мне кажется, я это почувствовал очень правильно и вовремя, чуть-чуть раньше остальных. И главное, что я там увидел, это неизбежность столкновения большого бизнеса и, так сказать, наших властных силовых структур.

 

ТИХОМИРОВ: Вот, Павел, как раз, видите, вы сами попались в ловушки.

 

ЛУНГИН: Они неизбежно должны были столкнуться, я это увидел и попытался описать. Ну, оно было, столкновение. И мы знаем, кто победил.

 

ТИХОМИРОВ: Да. Поэтому я хочу вас спросить: а что у нас будет дальше? Потому что все художники, они провидцы. Я как раз именно это и хотел спросить у вас. Потому что вы иногда идете впереди паровоза.

 

ЛУНГИН: Иногда иду. Сейчас что-то я не иду. Видимо, поэтому я стал делать фильмы о прошлом. Но, понимаешь, "Грозный" я, например, сделал фильм, поскольку для меня было важно найти то время, когда русская власть захотела стать богом, понимаешь?

 

ТИХОМИРОВ: Я все поймал, я сразу все понял.

 

ЛУНГИН: Да. Грозный был тот человек, которому вообще уже не нужен ни митрополит, никто. Он сам - бог на земле. И с тех пор над русской властью этот комплекс Грозного, мне кажется, до сих пор висит. Она так пытается отряхнуть, и снова это приходит. Поэтому, не знаю, иногда в истории видно больше, чем в будущем. Будущее темно, потому что мы живем в некотором неподвижном времени. Сейчас, мне кажется, что с выгоном Лужкова что-то вдруг зашевелилось, как-то стало вдруг интереснее.

 

ТИХОМИРОВ: Да, какая-то движуха, стало интересно.

 

ЛУНГИН: Вот правда? И всем стало интересно. Видимо, наша политическая жизнь была настолько какая-то предсказуемо-понятная, в которой вообще ничего не ново.

 

ТИХОМИРОВ: "Мне скучно, бес┘", да?

 

ЛУНГИН: "Мне скучно, бес".

 

ТИХОМИРОВ: А сейчас - да.

 

ЛУНГИН: А сейчас вдруг┘ может быть, это вообще начало каких-то перемен. Хотя умные люди говорят, что упаси меня бог┘ Ну да, ничего не знаю.

 

ТИХОМИРОВ: Тогда я предлагаю спросить: Павел, над чем вы сейчас работаете? И тогда мы поймем, что нас ждет в будущем.

 

ЛУНГИН: Я работаю над абсолютно такой внеполитической историей. Я такой сценарий сделал - современный триллер на базе оперы "Пиковая дама". Вот там опера "Пиковая дама", она внутрь включена, это все происходит во время репетиции оперы, и с героями там происходят разные невероятные мистические приключения.

 

ТИХОМИРОВ: Три карты┘

 

ЛУНГИН: Какое-то тоже непонятное┘ Вы знаете, я какие-то люблю искать новые жанры, и это опять новый жанр, еще у нас не существовавший никогда. Это опять шаг во что-то. Обновления, обновления хочу! Хочу молодеть!

 

ТИХОМИРОВ: Вот это самое главное! Павел, спасибо вам большое, что вы пришли. Успехов, счастья! И приглашайте на премьеру. Мы обязательно посмотрим, потом все расскажем, только честно.

 

ЛУНГИН: Хорошо. Здорово! И вы меня приглашайте тоже снова.

 

ТИХОМИРОВ: Хорошо. До встречи!

 

ЛУНГИН: Спасибо.

 

БАТИНОВА: Спасибо большое.