Вечерний канал Эльдар Рязанов и Антон Долин – о фильме "Гусарская баллада"

МИТРОФАНОВА: Сегодня мы обсуждаем фильм 1962 года ╚Гусарская баллада╩. Гость √ режиссер, Народный артист СССР Эльдар Александрович Рязанов. Здравствуйте.

РЯЗАНОВ: Здравствуйте, я очень рад быть у вас, дорогие радиослушатели, я вам всем желаю всего самого доброго и прекрасного.

ДОЛИН: Я ожидаю, что в меня полетят шишки и камни обязательно виртуальные, потому что Эльдар Александрович √ человек, который сделал столько фильмов, врезавшихся в память народную и не вырезавшихся из нее никогда, что будут говорить: почему это, а не то? И мне уже это говорят. И сам Эльдар Александрович, по-моему, не 100-процентно уверен, что этот фильм надо было выбрать. Я люблю с детства ╚Гусарскую балладу╩, но причина не только в этом. Мне больше всего, на самом деле, признаюсь, у Эльдара Александровича нравится фильм ╚Берегись автомобиля╩. Но я его уже включал в предыдущий наш цикл ╚10 фильмов, рассказывающих историю русского кино╩, я не хотел повторяться. И я уверен, что Эльдар Александрович – прекрасный рассказчик, как все мы знаем, нам будет говорить не только о ╚Гусарской балладе╩. А ╚Гусарская баллада╩ кроме того, что это совершенно прекрасное кино, с которого начались 1960-е в творчестве Эльдара Александровича, человека, который больше полувека каждое десятилетие какими-то новыми важными картинами открывает. Это еще и фильм, главный герой которого вошел в анекдоты. А я знаю, что фильмов, авторы которых могут чем-то таким похвалиться, их крайне мало, их по пальцам одной руки можно сосчитать. И это немалый комплимент. Эльдар Александрович, вы сами как относитесь к ╚Гусарской балладе╩?

РЯЗАНОВ: Замечательно. Это юношеская любовь как бы моя. Хотя он появился потому, что я перед этим сильно проштрафился перед страной и перед правительством, я сделал фильм ╚Человек ниоткуда╩.

ДОЛИН: Который лег на полку.

РЯЗАНОВ: Который лег на полку, я вообще режиссер, который попал в историю Коммунистической партии, потому что картину ╚Человек ниоткуда╩ долбанул Михаил Андреевич Суслов. Точно не помню, но он сказал, что ╚это человек "не оттуда", и пора прекратить финансирование брака в искусстве╩. Фильм никто не видел, но все дико смеялись, потому что должность высокого начальника, который изволил пошутить, была совершенно неподсудна и вообще без всяких сомнений, все хохотали, аплодировали. Это было на этом съезде партии. А когда съезд закрылся, то Рудаков и Нечаев пели такую частушку: ╚С человеком ниоткуда посмотрел я это чудо, год ходить в кино не буду╩. Никто не смотрел фильм, просто он шел в одном кинотеатре два дня. Суслов проезжал мимо кинотеатра ╚Художественного╩, ехал в Кремль в своей ╚членовозке╩, мы так называли огромные машины, которые возили членов Политбюро, и сказал: снять. И картину сняли. И она ушла, слава богу, так сказать, в тюрьму, слава богу, что это было не с автором, а с картиной все-таки. Если выбирать из двух зол меньшее, то я предпочитаю такое. И я понял, что надо перед системой реабилитироваться. Я понял, потому что ко мне замечательно относились после ╚Карнавальной ночи╩, меня встречали улыбками, я был желанный всюду. А тут я понял, что никто со мной не хочет здороваться, меня никто не принимает из начальства, вообще я понял, что я в опале.

МИТРОФАНОВА: То есть вы сознательно на это пошли и даже не стесняетесь, об этом признаетесь.

РЯЗАНОВ: Нет, ну, я должен сказать, на что я пошел, я пошел, я вам объясню...

МИТРОФАНОВА: На сговор.

РЯЗАНОВ: Нет, я пошел на это дело не потому что, конечно, я понимал, что надо реабилитироваться, но я нигде, ни в чем не покривил, а потому что я видел спектакль ╚Давным-давно╩ в Театре Советской Армии.

ДОЛИН: Пьеса ╚Давным-давно╩, основа для фильма.

РЯЗАНОВ: Да, в 1944 году я еще не поступил во ВГИК, и это было потрясение для меня. Это было одно из самых сильных юношеских потрясений, потому что война шла к концу, а со сцены, постановку осуществил Алексей Дмитриевич Попов, один из самых лучших наших великих театральных режиссеров... Там потрясающе играла Любовь Ивановна Добржанская героиню, Пестовский играл поручика Ржевского, просто сумасшедшая была красота, Хохлов играл Кутузова, музыка дивная Тихона Хренникова, я был в восторге. И вот эти волны победы приближающейся, они шли током, и чувство гордости за страну, за народ, за наших гусар, которые так доблестно там сражались, и не только гусар, охватывало вообще мой организм просто полностью. И поэтому когда я ее прочитал впервые, и на меня уже не влияли ни исполнение актерское, ни музыка, ни декорации, я понял, что пьеса написана первоклассным поэтом, первоклассным автором. И понял, что я это обязательно буду снимать. Я должен сказать, что у меня не было никакой сделки с совестью, потому что мне нравились герои, это были храбрецы, это были умные, остроумные, замечательные люди, очаровательная музыка, я понимал, что здесь не надо менять композитора. Как правило, тогда для картины всегда писали новую музыку.

ДОЛИН: Невозможно себе представить без этой музыки эту историю вообще.

РЯЗАНОВ: Это все равно, если бы я стал ставить ╚Травиату╩ Верди и пригласил бы композитора Крылатова, к которому я хорошо отношусь, или даже Пахмутову, но все равно это был бы нонсенс, чепуха. Поэтому я решил, что я буду это делать. Но это вызвало сразу неприятие, изначально. У нас был такой заместитель культуры, тогда еще не было комитета по делам кинематографа, Фурцева была министром культуры, и вот Баскаков Владимир Евтихианович, который считался среди культурной этой номенклатуры одним из самых образованных людей, сказал: ╚Нет, нет, это нам не надо╩. Я ведь там еще сделал такой ход, что будет в 1962 году годовщина Бородинской битвы, и вот к годовщине, к юбилею 150-летнему я бы хотел сделать эту картину, потому что я уже про этот строй начал что-то понимать... И Баскаков сказала: ╚Нет, нет, этот фильм нам не нужен. Гусары √ рубаки, гусары...╩, – дальше он выругался матерно. Ну, я понял, что действительно этой стране не нужны веселые, искрометные, яркие какие-то фильмы, им нужно что-то тяжеловесное, мучительное, то, что никто не хочет смотреть, никто не хочет слушать, эти все юбилеи, которые я вспоминаю, от которых тошнило. И я понял, что приговор вынесен, что я эту картину делать не буду. Я пришел и рассказал Ивану Александровичу Пырьеву, что вот, ее забодали, и тогда Пырьев, который был в восторге от того, что я собираюсь делать эту вещь, бросился на выручку. Что, куда он ходил, с кем он спорил, как он доказывал, я не в курсе дела, но я вдруг понял, что мне разрешили делать фильм ╚Гусарская баллада╩, я был рад очень.

ДОЛИН: Эльдар Александрович, а после успеха ╚Карнавальной ночи╩, которая делалась тоже под покровительством Пырьева, с этим все понятно, но вот на ваше отношение с ним и со студией не повлиял этот запрет ╚Человека ниоткуда╩?

РЯЗАНОВ: Наоборот, ╚Человека ниоткуда╩ он тоже защищал, про него была замечательная фраза в газете ╚Советская культура╩, она, по-моему, называлась, я никогда не забуду, и там Владимир Шалуновский, был такой критик, он написал, в частности: ╚А Иван Александрович Пырьев имеет (представьте себе, по поводу этого фильма) собственное мнение╩. Он не понимал, как он польстил Пырьеву, потому что это была вообще в том контексте, в то время оскорбительная фраза. Иметь собственное мнение, когда у партии мнение другое. Поэтому нет, это никак на отношения с Пырьевым не повлияло. Как он утряс этот вопрос, я не в курсе дела. Короче говоря, я должен был ставить. Я пришел к Юрию Шевкуненко, он был директором нашего творческого объединения, который тоже с энтузиазмом отнесся к этой вещи. Потому что он в 1942 году был артистом Театра Советской Армии, молодым артистом, и играл там в спектакле, эта пьеса была впервые поставлена, ставил ее Алексей Дмитриевич Попов, совершенно замечательный режиссер театральный. Она была поставлена как раз в 1942 году, в тяжелые фронтовые военные годы. Он играл Винсента Сальгари, маленькая роль. И он сказал: ╚Да, я буду заключать договор с автором этой пьесы, с Гладковым на небольшую сумму╩. Я говорю: ╚Почему?╩ ╚Ну, дело в том, что когда мы ставили этот спектакль, мы поняли, что эту пьесу написал не Гладков╩. Я говорю: ╚Как, это не может быть╩. – ╚Может, может. Потому что когда надо было переделать какую-то сцену, дописать какие-то новые фразы, он скрывался, ничего не делал, потом появлялся, надеясь, что все обойдется, и действительно все как-то обходилось. Но дело заключается в том, что ни до этой пьесы, ни после он не написал ни одной строчки в стихах. И у нас, у всего коллектива театра было совершенно одно мнение, что это не он написал╩. Я говорю: как, это не может быть, я не поверил, ну, как это может быть. ╚Ну, понимаешь, – он говорит, – он перед этим делом сидел в тюрьме╩. Я говорю: ╚Что, по политическому?╩ Он говорит: ╚Нет, по уголовному делу╩. Гладков – огромный псих-книжник, он просто-напросто сходил с ума при виде книг. И в библиотеке имени Ленина, в научном зале вдруг заметили, что исчезают какие-то ценные книги. А Гладков вообще работал ассистентом Мейерхольда, он вообще был очень образованный человек. И, короче говоря, подсадили сыщика, он застукал Александра Константиновича, когда тот за ремень запихивал какую-то ценную книгу, и Гладкову дали год. Это было не то в конце 1939-го, не то в начале 1940 года, и вот где-то в начале 1941 года он вышел из тюрьмы, и вскоре появилась пьеса ╚Давным-давно╩. Я говорю: ╚Ты что, хочешь сказать, что он в тюрьме ее где-то нашел или кто-то ему написал?╩ Он говорит: ╚Я не знаю, время темное было, как она появилась, не могу сказать, я не знаю. Но, во всяком случае, знаю только одно: это мнение было у всех тех, кто участвовал в этой пьесе. Поэтому я понимаю, что придется брать доработчика, что он ничего не напишет, и поэтому ты уж меня извини╩. А у Шевкуненко была репутация директора, щедрого с авторами, а не прижимистого, который все время хотел что-то сэкономить. Ну, я думаю, ладно, бог с ним, я в это абсолютно не поверил. И познакомился я с Александром Константиновичем Гладковым, он жил позади музея имени Пушкина.

МИТРОФАНОВА: Где Гоголевский бульвар, там, с той стороны.

РЯЗАНОВ: Да, где Гоголевский бульвар, там рядом главный штаб. В общем, он жил в маленьком деревянном доме где-то на втором этаже, я пришел к нему, наткнулся на замечательного, очаровательного, интеллигентного человека, немножко полноватого, такого одутловатого. Обстановка была очень бедная, мебели я не запомнил, но книг действительно было очень много. Короче говоря, было понятно, что человек живет бедный. На нем был костюм какой-то дешевый, немодный, брюки пузырились на коленях, это было понятно, что это был настоящий интеллигент. Мы с ним поговорили, сразу нашли общий язык, я рассказал, чего я хочу от сценария. Он сказал: все, не беспокойтесь, через две недели будет сценарий. С ним тут же заключили договор, и он сказал: ╚Через две недели сценарий будет у вас╩. Где-то дней через 10-12 решил позвонить, узнать, как идет работа, никто не отвечал по телефону. Я звонил день, два, три. Тогда я поехал туда, наткнулся на замок, я туда звонил, никто не отвечал, Гладков исчез. Я не понимаю, что делать. Я начал его искать, нигде нет. Кто-то мне сказал, что у него роман с одной из актрис Товстоноговского театра. В общем, короче говоря, я прихожу к Шевкуненко, он не злорадствовал, говорит: ╚Ну, что я тебе говорил, надо брать доработчика╩. Я говорю: ╚Нет, ну, давай все-таки попробуем, я не могу в это поверить╩. Тем более, когда людей сажали, то обычно снимали фильмы, которые шли на экране, пьесы, уничтожали книги, которые были изданы. А пьеса ╚Давным-давно╩ продолжала идти. Да, это нас тоже потом всех очень интересовало, почему... Потому что как бы это нормально, для нормальной страны это нормально, человек сидит, а его пьеса, если она хорошая, она идет. Но для нашей страны это было ненормально, и объяснить это никто не мог. Гладкова нету, что делать, я не знаю, и Шевкуненко говорит: ╚Садись, ты когда-то баловался стихами, ты можешь это сделать╩. Я сел, сократил, потому что пьеса без купюр шла 5,5 часов, так как это пьеса была. Я сокращал, какие-то дописывал рифмы, и написал 8 сцен в прозе, ну, потому что мне было понятно, что обязательно нужна сцена, как Шура попадает в армию, которой не было. Первое действие кончалось, она мечтала попасть на фронт, а второе √ она уже входит в военном мундире к партизанам. Значит, надо рассказать, как она попала, в стихах надо рассказать. Надо рассказать, как она освободила этого царского адъютанта генерала Балмашова, которого в фильме у нас играл прекрасный артист Алексей Полевой. Нужно еще было написать целый ряд сцен, которых не было. Принес это опять Шевкуненко, тот говорит: ╚Ну, что делать, давай, будем искать, подумай, кто это может доработать╩. И в это время вдруг я узнаю, ура, ура, Гладков живет в Тарусе у драматурга Николая Оттена. Я сажусь в машину, бросаю свой полуфабрикат, который я написал, и мчусь в Тарусу. Застаю там Александра Константиновича, он даже не оправдывается, почему он исчез, почему он не написал, уже прошло два месяца. Дело заключалось в том, что если я в сентябре не запускаюсь с этим фильмом, то я упускаю зимнюю натуру, потому что помимо запуска мне нужно декорации, найти артистов, пошить им костюмы, научить их ездить на лошадях, чтобы они уметь фехтовать. Там огромный комплекс, вообще это сложная постановочная историческая картина. Поэтому сентябрь – это для меня самое последнее время, если я не смогу запуститься. А уже два месяца потеряно. И я говорю: ╚Александр Константинович...╩ Невнятица, я даже не могу вспомнить, что... Он говорит: ╚Я работаю, через две недели сценарий будет у вас╩. Я уже про две недели слышал еще тогда, когда он заключал договор, два месяца назад. Я говорю: ╚Ну, почитайте мне что-нибудь, что вы написали╩. – ╚Вы знаете, это очень интимный процесс, я не люблю вообще полработы показывать╩. Тогда я с совершенно неслыханной просьбой обратился: ╚Ну, тогда покажите мне, что вы написали, на бумаге╩.

МИТРОФАНОВА: Сколько ему лет было тогда?

РЯЗАНОВ: Ну, ему было под 60, что-то в таком духе. После этого вместо того, чтобы сказать: ╚Пошел вон╩, – он должен был так сказать, но он сказал: ╚Нет, нет, не беспокойтесь╩. Я уехал, не солоно хлебавши. Я ему оставил это, все объяснил, что вот эта такая болванка прозаическая, надо написать в стихах, и он говорит: ╚Через две недели╩. Проходит две недели, никого нет, ничего нет, я звоню Оттену, он сказал, что Гладков давно уехал. И исчез, растворился, ну, я не знаю, в КГБ обращаться или НКВД тогда был, я не могу запомнить псевдонимы этой организации, они все время менялись туда-сюда. И Шевкуненко говорит: ╚Садись сам писать. Потому что, если мы будем искать доработчика, пройдет время, пока мы его найдем, потом ему надо будет вжиться в эту пьесу, а ты ее уже знаешь наизусть╩. И я сел. Я скажу вам честно, у меня ушла на это неделя. Я подумал, что если человек, который это написал, первоклассный поэт, потому что там стихи, диалоги были просто супер, они же еще с юмором, с шутками, это невероятно сложно. Это ему работы максимум на три дня, у него же еще есть подстрочник, что ему надо написать. Я понял, что да, наверное, действительно все-таки это не он написал. Ну, и я написал этот сценарий, мы где-то в августе провели худсовет, там было восемь сцен заплат, по сути дела, которые были довольно искусно написаны под как бы Гладкова или я не знаю, кто это написал...

МИТРОФАНОВА: И до сих пор по-прежнему неизвестно?

ДОЛИН: Швы эти не обнаружены совершенно.

РЯЗАНОВ: До сих пор швы эти не обнаружены. ╚А ты, корнет, кавалерист с талантом. Охотно взял б тебя. Пойдешь служить ко мне при штабе младшим адъютантом?╩ Ну, абсолютно, так сказать, эстетика, стихи как будто из этой пьесы. Там много есть таких вещей, которые я дописал, я не претендую ни на что, чтобы вы понимали, это не я написал эту пьесу.

ДОЛИН: Это был первый случай, когда ваши стихи в вашем фильме звучали?

РЯЗАНОВ: В документальном фильме ╚Остров Сахалин╩ звучала песня на мои стихи, ну, это не важно.

МИТРОФАНОВА: То есть, и по сей день неизвестно, сам он писал или нет? Загадка, покрытая мраком?

РЯЗАНОВ: Как вы хотите сразу все знать заранее, ай-яй-яй.

МИТРОФАНОВА: А вы тяните нас к концу эфира!

РЯЗАНОВ: Продолжение в следующем номере. Короче говоря, худсовету очень понравилось, никто не заметил до сих пор этих заплат, слава богу, и меня запустили в производство. Это была действительно серьезная, сложная работа. Например, артисты должны были сражаться, там фехтовальные разные схватки были.

ДОЛИН: У кого из артистов уже был этот опыт? У Яковлева же был, наверное?

РЯЗАНОВ: Нет, ни у кого не было. Все это дело осложнялось тем, что снимать надо было зимой, и поэтому было понятно, что сражаться настоящим оружием нельзя, потому что они все покалечат друг друга. И для них специально сделали деревянное оружие. На первой репетиции они его поломали вдребезги. Актер, вообще любой человек входит в раж, и выяснилось, что деревянное оружие не годится, потому что оно ломается просто немедленно, и мы поняли, что надо будет снимать с настоящим оружием. Было очень много там проблем. Проблема, скажем, с героиней. Понимаете, это я в первый раз ставил картину, содержание и характер героини знали очень многие, потому что многие видели этот спектакль. Меня просто замучили советами, рекомендовали своих жен, любовниц, дочерей, подруг.

ДОЛИН: А правда, что вы Гурченко пробовали?

РЯЗАНОВ: Правда, я пробовал и Гурченко, я и Фрейндлих пробовал, я пробовал замечательных артистов. По разным причинам не подходили Гурченко, Фрейндлих, не подошли в силу субтильности, потому что поверить, что они могут сражаться на коне с саблей с французами было невозможно, потому что это были очень хрупкие барышни.

МИТРОФАНОВА: Ну, да, а Мордюкова, наоборот, слишком была крупна.

РЯЗАНОВ: Нам нужна была женщина с низким голосом, с мальчуковой фигурой, молодая, которая абсолютно в мужском костюме выглядит, как мальчик, потому что иначе гусары – идиоты, кретины и болваны, если они этого не замечают... А в женском платье она очаровательна, она пленяет своей красотой и так далее. Это должна была быть хорошая актриса. Я пробовал Светлану Немоляеву, она была такая пампушка, и вот то, что является достоинством женщины, некие округлости ниже талии, какие-то округлости спереди, выше талии, это было сразу "но пасаран"... Я пробовал, наверное, человек 12 самых разных актрис. Нет, не получалось. Ну, как говорится, бог способен на многое, как выяснилось, и он создал чудо в виде Ларисы Голубкиной. Она была студенткой 3 курса ГИТИСа актерского факультета, там было отделение музыкальной комедии, у нее вокал преподавала Максакова, мама нынешней Люды Максаковой, знаменитая певица, народная артистка Советского Союза, и поэтому у Ларисы был безупречный музыкальный слух, голос низкий, все было замечательно. Мы попробовали, как она поет, и тут я пришел в ужас, потому что это было абсолютно оперное, такое тягучее... Но я понял, что все-таки легче ее переучить, чем искать другую. И мы ее переучили, потому что это должно было быть совсем другое пение актерское, легкое, причем драматической актрисы, она это быстро все освоила. И вообще она оказалась находкой, потому что она была бесстрашной, она ездила на лошади, она ввязывалась в схватки, она ничего не боялась и так далее. В общем, я считаю, что мне невероятно повезло, хотя никто ее не знал. Ну, и дальше там была ситуация, когда искали других артистов. Я хотел, чтобы поручика Ржевского играл Сережа Юрский, которого я только что снимал в ╚Человеке ниоткуда╩, блистательный артист, мы очень подружились. Но тут встали на дыбы Пырьев и Сурин, Сурин был генеральным директором ╚Мосфильма╩, что нет, Юрский играть не будет, потому что он очень некрасив. Я думаю: боже мой, они, конечно, оба никогда не были в знаменитой галерее 1812 года, которая есть в Эрмитаже. Галерея героев 1812 года состоит из портретов русских офицеров, которые дрались с Наполеоном. Ну, это один мордоворот на мордовороте сидит и мордоворотом погоняет, они все были чудовищно некрасивы, но они были прекрасны, потому что за ними была слава, у них висели боевые ордена. Ну, дивное стихотворение Цветаевой: ╚О, молодые генералы своих судеб, о, как мне кажется, могли вы рукою, полною перстней и кудри дев ласкать игриво, и своих коней. В одной невероятной скачке вы прожили свой краткий век, и ваши кудри, ваши бачки засыпал снег╩. Это длинное замечательное стихотворение, у меня его потом поют в другой картине ╚О бедном гусаре замолвите слово╩, там и сказано о героях 1812 года. Короче говоря, Юрский не прошел никак. Я предложил Юрия Яковлева, который играл у меня, кстати, тоже в фильме ╚Человек ниоткуда╩, играл замечательно. Я ему сказал: ╚Юра, ты вообще на коне-то ездишь?╩ ╚О чем ты говоришь?╩, – сказал он. Когда начались съемки, и к Яковлеву подвели лошадь, я понял, что он это животное так близко видит впервые. Его взгромоздили на коня. Первый же кадр мы снимали, все они скакали от аппарата, поэтому можно было посадить кого угодно спиной, но я решил проверить, как они... Это была зима, был лед, и лошадей пустили карьером. Лошадь – животное коллективное, если одна побежала, другие тоже. И как он там усидел и не упал с этой лошади, это остается загадкой, ему, очевидно, очень хотелось сниматься, он усидел. Там еще была закавыка с артистом на роль Кутузова, потому что я хотел, чтобы играл комедийный артист, что естественно.

ДОЛИН: Не хотели Ильинского, да?

РЯЗАНОВ: Во-первых, это не хотел Ильинский играть, он сказал: ╚Я недостаточно стар для того, чтобы играть Кутузова╩. Хотя ему было лет 56 там, разница в какие-то 5-6 лет не имела принципиального значения. И потом сказал: ╚Это очень маленькая роль. Ну, что я буду играть такую маленькую роль?╩ Я говорю: ╚Как маленькая? Это же фельдмаршал. Он выиграл войну, он выгнал французов╩. Я там занимался демагогией, как только мог вообще. И я говорю: ╚И смешно же будет, если этот хитрец, который обмишурил, обвел вокруг пальца Наполеона, а его девчонка обвела вокруг пальца, которая прокралась в войска и в мужском костюме там воюет╩. В общем, он сдался. Но на студии тоже не хотели, чтобы он играл, поэтому я там применил такие партизанские методы типа Дениса Давыдова, и я начал просто самовольно снимать не утвержденного артиста, хотя Ильинскому я заливал, что студия только и думает о том, чтобы он играл в этой роли. И так я собрал всю группу. Снимали, это была очень сложная картина, потому что действительно на снегу снимать фехтовальные схватки было очень сложно, было очень много снега, снег этот разгребали бульдозером. У нас снимались тугановские цирковые лошади, которые привыкли скакать на кокосовом ковре в цирке под аплодисменты. Тут неопытные наездники, артисты, они все занимались манежем, но они ездили как сапожники все, конечно. Но они стреляли над ухом лошадей из этих старых пистолетов, которые пять раз спускали курок, один раз он стрелял, а четыре раза была осечка, потому что все это было в жутком состоянии. Лошадь после того, как это стреляло, сходила с ума, потому что она к этому не привыкло и ей это очень не нравилось. Ну, это особый разговор, как проходили эти батальные съемки. У нас там снимались дивные артисты. Таня Шмыга, которая играла француженку, Полевой, о котором я говорил, Игорь Ильинский, Антоний Ходурский, который играл графа Нурина. В общем, это была компания замечательная. Кстати, Антоний Ходурский был единственный, кто играл этот же персонаж в театре, в спектакле, вот это был единственный. ╚Но все-таки я прав или не прав╩, – говорил он, когда он сомневался, это мальчик или девочка. Ну, вот и, короче говоря, я не буду сейчас рассказывать, потому что не хватит времени, там было много всяких любопытных ситуаций. Мы кино это сняли, и где-то в конце августа, числа 26 или 27, мы отправили это в министерство культуры. До даты 7 сентября, когда была 150-я годовщина Бородинской битвы, оставалось дней 10. И вот тут начались неприятности, которых я не ждал. Я честно вам скажу, я был доволен картиной, мне казалось, что она очень хорошая. Это чувство меня вообще редко посещало, хотя я снял 27 картин, но иногда оно меня посещало, вот эта картина мне нравилась. Причем у меня критерий очень элементарный: когда во время монтажа ты смотришь это тысячу раз, начинаешь ненавидеть. А у меня было два-три раза, когда мне все время нравилось. Я понимал, что это проверка на прочность, потому что от этого же можно опупеть.

ДОЛИН: А какие еще фильмы?

РЯЗАНОВ: Это мой секрет. Ну, еще 25, сказал он хитро.

МИТРОФАНОВА: Из 27-ми 25 нравится.

РЯЗАНОВ: Да. И, короче говоря, вдруг доходит какой-то слух, что пришла какая-то телефонограмма, что фильм не будет выпущен в юбилейные дни на экран. В чем дело, что такое, непонятно. Короче говоря, я понял, что надо идти к Фурцевой, но как к ней попасть, она же еще член Политбюро при этом, не только министр культуры.

МИТРОФАНОВА: Не только женщина.

РЯЗАНОВ: О святом не будем говорить. Я узнаю, что она приехала на ╚Мосфильм╩ вдруг, и я бегу в предбанник, думаю, вот она выйдет от генерального директора, и тут мы встретимся. Так оно и произошло, она вышла, увидела меня и сразу направилась ко мне, и сказал: ╚Как вы могли допустить такую промашку? Это же невероятно. Вы же оскорбили нашего великого полководца Михаила Илларионовича Кутузова-Голенищева-Смоленского и так далее, светлейшего и прочее╩. Я говорю: ╚Почему?╩ – ╚Я люблю Ильинского, он замечательный артист, но это бестактно, что вы его пригласили на роль Кутузова. Как только он появляется на экране, народ начнет смеяться. И таким образом вы сразу компрометируете нашего героя. Его в докладах, когда началась война, ╚пусть благославит вас великое знамя Суворова и Кутузова╩, так говорил Иосиф Виссарионович╩. Тут она вспомнила всех святых. Я говорю: ╚Но это же комедия, поэтому нужно, чтобы все актеры играли в смешном ключе╩. – ╚Нет, я могу сказать одно, я люблю Ильинского, но здесь он играть не будет. Поэтому мы не выпустим картину в юбилейные дни, замените этого артиста на другого╩. Я говорю: ╚Кем? Как я могу заменить, там зима, тут лето╩. Она сказала: ╚У вас в кино все возможно╩. И, топая каблучками, ушла из предбанника, я остался по уши в дерьме, извините за выражение, потому что как же так, мы так торопились, мы гнали эту картину, мы все выходные дни работали, все выходные дни. За спиной стоял огромный труд коллектива, и все мы с таким удовольствием, самоотверженностью, с нежностью, с любовью к этому материалу, мы это все делали, изо всех сил старались. Ну, и все, я понимаю все, я уже с этой стороной сталкивался по фильму ╚Человек ниоткуда╩, который сидел в тюрьме уже второй или третий год. И вдруг┘ вот, если б не было этого вдруг, то вообще, конечно, жить бы не хотелось. И вдруг раздается звонок из газеты ╚Неделя╩ на студию с просьбой показать новую картину ╚Гусарская баллада╩. Это было принято тогда. В ╚Литературке╩, в ╚Комсомолке╩, в ╚Правде╩, в ╚Известиях╩ приглашали картины, показывали, журналисты их смотрели, так что это была вполне нормальная практика. Но здесь картина была запрещена, и другому никому бы не дали. Но тут был один нюанс, что главным редактором ╚Известий╩ был Алексей Аджубей, редактор, кстати, очень талантливый. И он был зять Хрущева, то есть он был фаворит в какой-то степени, и не дать ему – это можно было нарваться на грубость. Я хочу сказать, что я с Аджубеем не был знаком ни до, ни после, ни вместо, никогда, я с ним так и остался незнаком, но я понял, что ему посылают картину, и во мне затеплилась надежда. Я примчался, одел галстук, примчался в ╚Известия╩ на Пушкинскую площадь и спросил у Михаила Долгополова, который организовывал этот просмотр: ╚Аджубей будет?╩ Он говорит: ╚Обещал быть╩. Ну, собрались журналисты, их было там человек 60-80, я не считал, но не больше, ждали они, вошел Аджубей с ребенком, а ребенком был не просто ребенок, он был инфант, он был внуком Никиты Сергеевича Хрущева, первого секретаря ЦК КПСС. Погасил свет, начались титры, там играла дивная мелодия Хренникова, стреляли мультипликационные пушечки, и вдруг в зале раздался детский истерический крик: ╚Папа, не хочу я это смотреть, я не буду это смотреть╩. Аджубей пытался урезонить, но потом встал и вышел с ребенком из зала. И тут я понял, что я погиб, моя надежда рухнула. Ну, я дальше был в прострации, экран шел, журналисты смотрели, что-то хлопали, смеялись. Но Аджубей вернулся минут через 15, когда уже Наполеон вторгся в Россию, и сидел до конца. Фильм кончился, но я не реагировал никак, меня не было, я был растерт, по мне танки прошли. Потом мне сказали, что надо выступить, я что-то говорил, я вообще-то, как вы заметили, говорун, но я там не мог связать двух слов, я был вне себя от всего того, что произошло. Чего-то я пробормотал, так плохо я не выступал никогда в жизни. Аджубей ко мне не подошел, я к нему тоже, я не познакомился, что-то промямлил, ну, я понял, что у журналистов реакция хорошая, ну, это ничего не значило, потому что Аджубей ко мне не подошел. А я к нему. Я человек тоже гордый, я к нему тоже не подошел. Сказать: ╚Как ваше мнение?╩... Нет, я шел пешком с Пушкинской площади домой, ненавидя все √ страну, руководство, народ, социальный строй, меня просто выворачивало наизнанку. И вдруг через три дня, числа 4, я думаю, августа, за три дня до этого юбилея, в газете ╚Неделя╩ появилась статейка очень маленька, ну, с папиросную коробку, наверное, Нателлы Лордкипанидзе, с которой я тоже не был знаком, я познакомился с ней потом, через несколько лет, где она описала первое впечатление о фильме, что это замечательная картина, прекрасная. Но самая главная находка, жемчужина в этом фильме – как Ильинский сыграл Кутузова. Этого было достаточно. И поэтому 7 числа в кинотеатре ╚Россия╩, лучшем тогда кинотеатре страны с двух сторон висели огромные афиши в 4 этажа, где были нарисованы Голубкина, Яковлев, Ильинский, щелкали блицы фотографов, снимала кинохроника, была торжественная пышная премьера, которая прошла очень здорово. Потом появился в газете ╚Правда╩ единственный отклик на мои картины, которых я сделал, 26, не то 27. Не было никогда никакой рецензии ни на один фильм, только на этот. Это была рецензия, которая называлась ╚Гусарам ли бояться схватки?╩. И там Лукин и Шахмагонов, вообще такие шолоховеды, написали совершенно, просто описаться можно, извините меня за грубость, восторженную рецензию. А дальше был прокат, картина за оставшиеся 3 месяца собрала 48 миллионов зрителей, заняла первое место, ну, и она была в ажуре, в гламуре...

МИТРОФАНОВА: Блокбастер.

РЯЗАНОВ: Блокбастер. Короче говоря, все было замечательно, вот такая была история. А потом через несколько лет спустя я прочитал книжку Александра Константиновича Гладкова, который, кстати, появился, когда мы начали снимать, он приходил очень часто, давал очень хорошие советы, потому что он видел все постановки, кто как играл, где как ставили, это мне тоже помогло и пригодилось. У меня с ним были дивные отношения и остались такими. И в этой книжке своей воспоминаний он, в частности, писал, как он писал пьесу ╚Давным-давно╩ и сценарий ╚Гусарской баллады╩. Ну, тут уж я понял. Все-таки как он писал сценарий ╚Гусарской баллады╩ – я при этом присутствовал. И он там обо мне очень хорошо говорил. Я выгляжу абсолютной сволочью, потому что после того, что он обо мне написал, я с каким-то разоблачением, ну, в конце концов, мог бы промолчать, но я не могу, потому что я единственный знаю только, что это не я написал, но и не он тоже... И он там писал, что он заставил меня написать новые сцены, тут он мне польстил: заставить его написать ни одной строчки я не смог. И там он дальше описывал, как он написал какие-то сценки. Я этот вопрос закрыл, меня это уже просто не интересовало, я не литературовед, я так и не знаю, кто это написал. Думаю, что если это действительно пьеса вышла из тюрьмы, то либо там человек не вышел из тюрьмы и погиб, и может быть второй вариант, что он вышел, но он просто понимал, что если он поднимет какую-то волну, то это ничем не кончится, его просто оклевещут, растопчут и так далее. Просто решил не вмешиваться. Не могу сказать, что там было, я вообще ничего не могу сказать.

МИТРОФАНОВА: То есть, тайна мадридского двора.

РЯЗАНОВ: Я знаю только одно, что пьеса написала блистательным поэтом. Вот это я знаю. Кто ее написал, не могу сказать. Вот такая ситуация была с этой картиной.

ДОЛИН: Завершая нашу передачу, позвольте я идиотский вопрос вам задам? А у вас самого есть ответ, объяснение, почему поручик Ржевский стал таким народным любимцем, героем анекдотов с тех самых начала 1960-х и до сих пор?

РЯЗАНОВ: Я вам отвечу вопросом на вопрос: а вы можете мне сказать, почему Чапаев стал героем анекдотов? Если вы мне ответите на этот вопрос, я вам отвечу на вопрос про Ржевского.

МИТРОФАНОВА: Придется еще раз встречаться, и не раз, я думаю.

РЯЗАНОВ: Нет, я не знаю, ну, ответьте мне, почему Чапаев стал героем невероятных анекдотов, где он выглядит абсолютным обалдуем, также как и Ржевский в анекдотах о нем?

ДОЛИН: Очень трудно сказать, но ╚Чапаев╩ – это гениальный фильм, я не знаю, гениальный ли фильм ╚Гусарская баллада╩, если я это скажу, все равно это будет звучать, как лесть грубая.

РЯЗАНОВ: Нет, скажите, я это стерплю.

ДОЛИН: Ладно. Я думаю, что действительно блестящий фильм и какое-то совершенно потрясающее сочетание этой неземной красоты Юрия Яковлева в этой роли с его такой глуповатостью, обеспеченной самим сюжетом.

РЯЗАНОВ: Так написано, да. Так написано неизвестным автором.

ДОЛИН: Понятно. Ну, слава неизвестному автору и Эльдару Рязанову, который был сегодня гостем нашей программы, не дал практически ни слова нам сказать, и за это ему спасибо.

РЯЗАНОВ: Вам спасибо, что вы тоже не очень часто меня перебивали.

МИТРОФАНОВА: Я пыталась. Спасибо.
Слушайте аудиофайл.