Валенки Любимец публики

ТИХОМИРОВ: Дорогие друзья, сквозь горы и курганы, сквозь мороз к нам наконец-то добрался Олег Кулик. Простите, Олег Борисович Кулик. Уже к вам нельзя вот так: Олег Кулик, все уже, уже классика современного жанра.
КУЛИК: Искусства.
ТИХОМИРОВ: Здравствуйте, Олег.
КУЛИК: Здравствуйте.
ТИХОМИРОВ: Вы знаете, уже идут вопросы вам. Олег, можно сразу первый и самый важный вопрос. Скажите, пожалуйста, как это произошло, что на земле, которая все время нам дарила таких художников, как Налбандян и  Церетели, вдруг вырос такой куст (слава богу, не сирени) Олег Кулик?
КУЛИК: Да. Во-первых, в нашей стране всегда идет такой процесс не только на поверхности, но и в глубине - там, где живут червячки, тараканчики, паучки, всякие оппозиционеры и протестные…
ТИХОМИРОВ: Навозные жуки опять-таки.
КУЛИК: Да, навозные жуки, так сказать.
ТИХОМИРОВ:  Простите, Олег, это не о вас.
КУЛИК: Да нет-нет, конечно, конечно. Вот тут гумус, на котором растут эти прекрасные цветы вертикалей и  прочих наших мощных властных горизонталей, питается все-таки оттуда. Но иногда эти червячки и  паучки настолько, так сказать, скапливаются в своих газах, что прорываются наверх и отравляют эту  прекрасную…
ТИХОМИРОВ: А, я так и знал, вы отравитель.
КУЛИК: Отравляют некоторые, а некоторые - глоток свежего воздуха, понимаете?
ТИХОМИРОВ: Ну да. Олег, долгое время вас воспринимали как сумасшедшего. Ну, то, что человек-собака, это просто приклеилось, мне кажется, до конца жизни. Когда ты бегал с ошейником и кусал бедных достопочтенных европейцев. А теперь я читаю, вот последнее сообщение, только что пришло из города Парижа. Сейчас одну секундочку, я просто прочитаю: "В парижском театре "Шатле" идут премьерные показы "Вечерни Девы Марии" Клаудио Монтеверди, поставленной к 100-летию "Дягилевских сезонов". Художник этого юбилейного богоугодного мероприятия, а также режиссер - Олег Кулик". Ну как же вот такая метаморфоза произошла?
КУЛИК: Это такое падение как бы.
ТИХОМИРОВ: Да, да.
КУЛИК: Знаете, если очень долго копаешься в чем-то низком, волей-неволей начинает как бы пробиваться интерес к чему-то высокому. Это как вот есть такой средний класс, который ни рыба, ни мясо, который интересуется некой такой горизонтальной прагматической реальностью, некими взаимоотношениями. А тут я себя ощутил выброшенным в свое время - в начале 90-х, в конце 80-х.
ТИХОМИРОВ: Это когда ты поехал в Тверскую область?
КУЛИК: Да. Все люди уехали, кто-то уехал на Запад, кто-то растворился на пространствах нашей страны, занялись бизнесом, и искусство не было никому интересно. И в этот момент оставалось только как в пустыне орать. И поэтому я не вел себя эпатирующе, я вел себя как человек дикий, оставленный один.
ТИХОМИРОВ: Брошенка.
КУЛИК: Хоть кто-нибудь меня услышьте, да. И называлась поездка "Вглубь России". Раз я не могу поехать за пределы России, то я должен поехать вглубь России. И я поехал. Я жил в деревне, я общался с людьми, я делал проекты, я делал фотографии, я занимался любовью с Россией. Но это было воспринято как что-то грубое.
ТИХОМИРОВ: Видимо, грубо занимался любовью…
КУЛИК: Но если ты занимаешься любовью с чем-то грубым, то ты занимаешься с этим грубой любовью, некоторые любите погорячее, понимаете? Россия - это сервильная страна, это не Франция, так сказать, с сатиновыми простынями, а это сеновал, это вилы, это алкоголь, это страсть… Это редкий душ, сильный запах, понимаете? Надо понимать, что это жизнь.
ТИХОМИРОВ: А потом, когда вы напитались этим духом, вы решили пойти, как говорится…
КУЛИК: Да, когда я напитался, я вернулся в общество и понял, что оно такое какое-то вялое, дохлое, нету силы, мощи. И вдруг зазвучала божественная музыка, как из Парижа. А вы знаете, нам надоели все эти вот такие галантные дирижеры, эстетские, так сказать, декорации. Можете какой-то животный дягилевский дух внести в наш как бы такой унылый западный мир? Мы хотим, чтобы вы поставили новую религиозную церемонию.
БАТИНОВА: А, это же в рамках "Дягилевских сезонов".
КУЛИК: Да-да, как раз. Вот понимаете, у нас в 19-м веке был такой балет вялый, такие эти девушки-сильфиды, и вдруг пришли мужики с топорами, какие-то фавны такие с огромными, так сказать, фаллическими объектами, все в пятнах, стали плясать как-то мощно, ляжками трясти. Французы были в шоке! Сначала дико не понравилось, это первое было, но потом они поняли, что это другой мир. Так же и здесь. Им захотелось, чтобы вечернюю классическую литургию католическую поставил именно вот такой вот дикий человек, который несет в себе заряд любви к жизни, может быть, даже не структурированный ни церковью, ни идеологией, но который себя… и уже как бы и не оправдывали.
ТИХОМИРОВ: Олег, возникает сразу вопрос. Еще Лев Толстой говорил о том, что искусство… или кто это, Ленин говорил о том, что в принципе искусство - это зеркало. А получается, что в данном случае искусство - провокатор.
КУЛИК: Искусство - провокатор? Это в смысле, что искусство все-таки стекло с зеркальным эффектом. Зеркало, понимаете, это в борделе всегда, оно тебе ничего не показывает, кроме вот того, что и видеть-то не надо. А вот стекло как раз показывает немножко тебя…
ТИХОМИРОВ: Для тех, кто проходит мимо, да?
КУЛИК: Да. Но ты и видишь реальность, ты видишь себя в реальности, какая она, какая она интересная, какая она живая. Как говорил Христос, все, что вне тебя, прекрасно, все ужасное внутри тебя.
ТИХОМИРОВ: Еще возникает один вопрос. А зачем вообще нужно народу искусство, тем более русскому народу?
КУЛИК: Да оно, может быть, ему и не нужно, но куда же мы денемся без него!
БАТИНОВА: Браво, маэстро!
КУЛИК: А кому надо там власть? Народу нужно? Тогда нужно спросить: народ, а что тебе нужно?
ТИХОМИРОВ: Ему водка нужна.
КУЛИК: Вот он удивится, что его так спросили, и скажет: а мне вообще никто не нужен, я сам как бы…
ТИХОМИРОВ: А, в принципе, да.
КУЛИК: И что сам? И дальше мордобой, пьянство и разврат. Народом, как скотиной, надо управлять. Любить, мыть, чистить, но доить. Знаете, это как корова, ее нельзя отпустить на волю, она обожрется и умрет.
ТИХОМИРОВ: Это сейчас прямо предвыборная кампания какая-то началась.
КУЛИК: Понимаете, ее надо в хлев, ее надо согреть, ее волки сожрут… Вот с народом нужно…
ТИХОМИРОВ: Да, да, по всему миру столько волков, которые так и хотят сожрать нашу любимую родину. Спасибо, Олег.
КУЛИК: Конечно, любимую корову или лошадь. Понимаете, тоже - нужно ли лошади искусство? Надо ли ему седла, все эти узды?
БАТИНОВА: Отлично, очень образно.
КУЛИК:Ну, отпустите, будет бегать и какать по полям, топтать наши посевы. Кому такая лошадь нужна?
ТИХОМИРОВ: Никому, конечно.
КУЛИК: Лошадь должна знать свое место в стойле. Любить ее, мыть, холить, но всегда … а ну, и вперед! Так же и с народом.
БАТИНОВА: А вы бы хотели на этом месте оказаться, вот которого вот так холят, лелеют…
КУЛИК: Так я на этом месте и нахожусь, я лошадь нашего искусства. Вообще меня били ногами, проклинали именно как собаку. И я именно с точки зрения животного понял, какой несправедливый, чудовищный человеческий мир. Люди там жалуются, но, понимаете, вы посмотрели бы… Вот идет собака, разумное существо, умное, социальное, доброжелательное, умелое такое, а тебя ногой: пошла отсюда! И ты ничего сказать не можешь, ты же собака, ты же не можешь сказать: извините, товарищ, вы попрали мои права. Ты можешь укусить. Но если я укушу человека, который меня оскорбил, меня в сумасшедший дом запрут. А как она может? У нее другой язык. Скажи ей по-собачьи собаке: ав-ав-ав… Опа, и она отойдет.
ТИХОМИРОВ: Поймет, в общем-то, конечно. А человек не поймет.
КУЛИК: Человек Нобелевскую премию получил, Конрад Лоренс, общаясь с гусями. Он так научился их подманивать, отманивать, разговаривать, как бы они вокруг него ходили. Там вообще была какая-то фантастическая идиллия, полное взаимопонимание! Нобелевская премия.
ТИХОМИРОВ: Гуси лапчатые. Молодец, молодец.
КУЛИК: А мы не можем с людьми договориться, вообще просто только собачимся. Человеческое общество находится совершенно в доживотном состоянии, только одно хвастовство и самомнение.
ТИХОМИРОВ: Да, это про нас.
БАТИНОВА: Да, это про вас, Вадичка. У вас такое самомнение…
ТИХОМИРОВ: А что, я имею право, мне есть чем похвастаться,  и мнение у меня хорошее.
КУЛИК: Само обаяние!
ТИХОМИРОВ: Конечно. Олег, еще один вопрос.  Понимаешь в чем дело, мне кажется, что у нас, у русских художников такой огромный комплекс неполноценности. Мы считаем, что Илья Репин, Крамской и так далее, Перов опять-таки - это великие живописцы, которых знает весь мир.
КУЛИК: Да это кич полный, никто их не знает, а знают и смеются.
ТИХОМИРОВ: Да, я про это и говорю.
КУЛИК: Какие-то… Рисование этих теток с челноками… Искусство бесконечно развивается, это было уже в 19-м веке, это первые попытки нащупать что-то самостоятельное, которые абсолютно  провалились с передвижниками, вылились в такие вот…
ТИХОМИРОВ: А вот скажи мне, пожалуйста, Третьяков, он что, сумасшедший был? Зачем он спонсировал то, что было мертво изначально?
КУЛИК: Нет-нет-нет, оно не было мертво. Понимаете, это все-таки был отрыв от академической, хоть какой-то интерес к реальности просыпался. Нет, он создал хорошую, нормальную национальную команду. Это не интернациональное искусство, но это не искусство, которое интересно миру, но это искусство, которое хоть что-то интересное сделало здесь, для своей страны. И вот на ее основе вырос авангард как раз, на попытке разобраться в жизни.
ТИХОМИРОВ: Вот я и подумал: как вот вдруг на этом гумозе выросло…
КУЛИК: Ну, не вдруг, не вдруг. Понимаете, интерес к реальности и  привел к тому, что реальность существует не только вовне, но и внутри. И Малевич уже обратился к иконам. Опять же это только русская традиция, которая была похоронена, кстати, в 19-м или 18-м веке, тоже, кстати, во многом и церковниками. Иконоборчество, новые иконы более красивые, ранние стали хуже, Псеглавца запретили, Христофор Псеглавец - вообще великолепный святой, полторы тысячи лет спасал людей, вдруг оказался некрасивый... И все в 19-м веке святые стали… Посмотрите на иконы, сейчас все как буддийские Шивы, все голубоглазые, все гладенькие, все такие красивенькие… А все святые были всегда омерзительные, грязные, вонючие и вообще некрасивые, уродливые, закомплексованные люди как раз.
ТИХОМИРОВ: Но вообще если смотреть старые иконы, вот 17-го века иногда мне попадаются, то, конечно, там нельзя сказать о том, что это идеал красоты канонический.
КУЛИК: Да. У них были широкие духовные глаза, у них был нимб, они светились, а сами по себе были как червяки, которые  сгорели, как... Сгорели все цари, все эти царевны. Они их обличали, накрашенные, намазанные морды, все эти, так сказать, пудры, камни, украшения - все это поверхностное.
ТИХОМИРОВ: Ну, хорошо. Значит, наши передвижники оказались таким удобрением для создания совершенного нового искусства - это конструктивизм, кинетизм, суприматизм… Почему же тогда после Советского Союза, который в принципе это те же самые передвижники, только они уже писали о сталеварах, о корабелах, о танкистах, почему…
КУЛИК: Нет, усатый таракан понял, что это невыгодно, это искусство свободных людей раскрепощающихся, он тут же вернул передвижников, вот эту первую стадию, которые умом ничего понять не могли, но поняли: нужна правда. И берем только вот этот интерес к правде и заменяем его ложью. Правдиво по форме, дико лживо по содержанию.
ТИХОМИРОВ: Соцреализм.
КУЛИК: Да, соцреализм. Он просто использован как идеологическое оружие. Кстати, доказал, что искусство сильная, страшная сила. И это подтвердил потом Голливуд, который тоже взял фальшивую форму якобы человеческих ценностей, красоты отношений  и абсолютно добил конкурента. Все у него враги  - русские, все коммунисты, арабы, маньяки, извращенцы и негры злые.
ТИХОМИРОВ: Так почему на этой почве не выросло ничего нового? Почему наше современное искусство тоже не может до сих пор найти свою тропку? Ну вот за исключением тебя и нескольких еще художников, не будем их называть.
КУЛИК: Ну вот мы как бы и ищем это новое, основываясь на том, что мы должны копнуть глубже свою традицию. Вы знаете, никто у нас до сих пор… Кстати, вот Запад очень ценит наших философов, например, отца Павла Флоренского. И то, как он разрабатывал иконостас - если выбросить оттуда слова "христианство, религия и церковь", получится выставочный зал, пространство, организация литургии общего дела - как делать выставки. Как делать выставки не по западному принципу, где искусство для продажи, а по храмовому принципу, где один художник от другого как бы не растворяется, не отличается. Ты можешь увидеть это все целостно, ты можешь пережить это  произведение искусства как какое-то событие личное, не как зритель, а как соучастник, как соучастник храмового действия. И эти разработки мы сейчас как бы и поднимаем.
ТИХОМИРОВ: То есть все-таки вера очень важна для художника?
КУЛИК: Ну, а как же! Вы понимаете, это работник куда более даже идеологической цели, чем священник. Священник хороший имеет дело с последними истинами. Ну кто подведет его, это же так страшно - последние истины. Вот художник работает с предпоследними истинами, он как бы между относительным миром и миром абсолютным, он находится в такой очень тяжелой напряженной зоне сварки, спайки вот этой коровы вот с этим божественным сознанием, так сказать, Земли-Матери и тОтца-Патриарха. Видите ли, у нас проблема еще у художников - они не оторвались вот от этой, так сказать, материнской любви к традиции, к родине, к семье, к маме, нету  патриархального авангардизма: я мужик, и все на фиг, умру за славу!
ТИХОМИРОВ:  А хорошая фраза "патриархальный авангардизм".
КУЛИК: Да. Нету у нас такого, мы все как бы любим традицию, у нас же все поэты пишут такие какие-то стихи, живопись, все мечтаем о красоте какой-то…
БАТИНОВА: А, может быть, они это делают потому, что хотят быть коммерчески успешными?
КУЛИК: Ну, может быть, они хотят, они как бы не знают, как  хоть коммерчески быть успешным, раз ты ничего не понимаешь в этом мире. А патриархальный авангардизм - это как бы индивидуальное развитие эго, ты отрываешься от народа, ты один, ты против всех, ты, как бы так сказать, в лучшем случае тебе бог поможет. Вот для этого нужна вера, потому что одному очень трудно. Пока ты не один, ты вечно как бы в стаде каком-то кривососущих, так сказать, этих самых маменькиных , все время надеешься на какого-то папу, на какую-то поддержку, на какую-то маму, на какую-то семью, род, традицию. Вот авангардисты как раз в 20-х и заявили: все с корабля истории, есть место для нового, хватит облизывать вонючий мрамор этот: ах, Фидий, ах, Полоний! Да, это все прекрасно, но и новое интересное, и еще будет интересней. Жизнь бесконечна, жизнь меняется, и надо  мужественно это принять, что будет что-то лучше, чем было.
ТИХОМИРОВ: Вот сейчас, Олег, ты знаешь, у тебя какие-то появились нотки от Жириновского. Прости, конечно, ничего личного…
БАТИНОВА: Нет, вы прекрасный оратор.
КУЛИК: Нет, но вы знаете, Жириновский, если бы был в искусстве, был бы интересный художник. А так он провокативный политик. Художник должен говорить, грубо говоря, чушь, нести, так сказать, прекрасную чушь вперед.
ТИХОМИРОВ: Он должен возбуждать.
КУЛИК: А политик должен говорить реальные вещи, заниматься, вытирать сопли, пыль, не заниматься демагогией. Демагогия и искусство - это близкие вещи. Ну, кто знает, кто был прав? Малевич, который говорил, что как бы надо забросить эту землю и лететь в космос?
ТИХОМИРОВ: Ну да.
КУЛИК: Это красиво. Если бы это сказал бы Путин: давайте забросим эту Россию и улетим, не знаю …
ТИХОМИРОВ: Нет-нет, можно мы останемся здесь? Да, Олег, ну что я тебе могу сказать? Тебе прочитать несколько сообщений, которые пришли к нам по поводу твоей творческой физиономии?
КУЛИК: Да, самые нежные, пожалуйста.
ТИХОМИРОВ: Да. Майя написала: "Великий авантюрист! Малевич хоть не кусался…" Это самые сладкие выражения по поводу тебя.
БАТИНОВА: Маяковский спрашивает у вас: "Как вам работается со стеклом, если еще работается?"
КУЛИК: Да прекрасно работается. Как раз моя последняя работа называлась "Композиция  911", посвященная 10-летию вот этих ужасных событий в Нью-Йорке и, в общем-то, одному моменту. Если вы помните, когда люди падали из окна, они очень странно двигали руками и ногами, очень плавно, было такое ощущение, что они танцуют. И я никак не мог понять, почему такое движение, никто же не замедлял, почему они не дергаются судорожно, падая и разбиваясь на смерть? Оказывается, когда они выпрыгнули, и от страха у них был разрыв сердца, они умерли. Они падали мертвые, и это было движение воздуха, это был танец смерти, потрясающе красивый!
БАТИНОВА: Да вы что!
КУЛИК: И я сделал инсталляцию, где были такие стеклянные фигурки, которые как бы на мобилях таких, на перекладинках висели на разных уровнях, заполняя огромное пространство Атриума, мультимедиа-музея на Остоженке Ольги Свибловой. И  как раз это было открытие в воскресенье, очень  как раз мало было публики, потому что 11 сентября попало на воскресенье, и напоминало такие слезы. Это для меня было очень важно, я 10 лет думал, как сделать эту работу. И очень много было проектов в медиа, воссоздать события, показать ужасные страдания и так далее… И все равно не отвечало на вопрос. Ну, я как бы сделаю какую-то реконструкцию, а как к этому относиться? И не было ответа. Тут можно только  плакать.
ТИХОМИРОВ: И они как колокольчики еще могли звенеть…
КУЛИК: Да, они слегка там соприкасались, касались… И вот я сделал такую работу со стеклами. И это как раз тоже было связано с некоторым таким вот ощущением как бы животности, но животности в моем понимании как чего-то действительно искреннего, чистого, без этих социальных человеческих хитростей и манипуляций. Что как бы я думаю обо всем, но на самом деле я только думаю о деньгах и о своем, так сказать, доминировании, вот как жить лучше за счет другого. Вот что такое человек. А животное - как вообще жить, не лучше и не хуже, меня сожрут или я сожру, все честно, все по-настоящему, все возбуждающе и свежо.
ТИХОМИРОВ: Олег, а, кстати, ты знаешь, вот по поводу денег. Ведь очень многие художники, особенно современные, они зарабатывают деньги. Когда я увидел впервые картину Сальвадора Дали 14-летнего возраста, я вдруг понял, что он гениальный художник. А все остальное - это была коммерция. Вот как совместить в себе творческое начало и любовь к деньгам?
КУЛИК: Вы знаете, как совместить секс и любовь? Это же большая проблема. Сальвадор Дали как раз не удержался на этом, и поэтому его друзья художники-сюрреалисты просто выкинули его из истории искусств. И сейчас, понимаешь, его любят только бабки с рынка, вообще он считается только художник для пакетов и упаковок, в музеях почти его нету. Да, ранние вещи были интересные, а дальше он стал тиражировать  под влиянием как бы русской проститутки…
ТИХОМИРОВ: Вот заметьте, не я это сказал.
КУЛИК: Да, он совершенно Запад потерял. Она,  конечно же, заставляла: Сальвадорчик, Сальвадорчик, съем с патрохами, быстро написал еще пару картинок для графини Помпадур в такой же манере…
ТИХОМИРОВ: А вот, кстати, сразу еще одна высокая тема - это художник и женщина. И ты тоже страдал от женщин?
КУЛИК: Художник - нежное существо, конечно, ранимое. И, в общем-то, это такой, знаете, такой вагинальный мужчина, я бы так сказал. Ему нужна такая фаллическая женщина, которая может вставить, которая может показать, которая может убить тебя, если ты не выполняешь свою миссию. Иначе разленится, раскапризничается, распсихуется…
ТИХОМИРОВ: Да, да-да-да-да… Неврастеничка такой, да.
КУЛИК: Это чувствилище такое, чувствилище. И кто в него дует, то как бы он и отражает. Художник не автор в этом смысле, он не творец. Вот хороший художник не конкурирует с богом, он проводник, он рупор, он  трубка.
ТИХОМИРОВ: Хорошее сравнение.
БАТИНОВА: Да, я это тоже слышала. Но я слышала это сомнение относительно вашей персоны.
КУЛИК: Да, ну, я медиум абсолютный, понимаете, что мне скажут, то я… Я по утрам просыпаюсь и говорю: у меня был сон - обидели обезьяну. Странный такой, обезьяну просто вытащили за уши как бы из клетки, засунули… И там сидят люди и наслаждаются, едят ее еду, живут в ее пространстве. И я вдруг просыпаюсь утром и читаю газеты, там какие-то ученые протестуют против правового положения ученых. Для этого орангутанга Боню, известного в Московском зоопарке, выкинули из клетки, и там сидят и как бы показывают свою трагическую судьбу...
ТИХОМИРОВ: Такой пророческий сон.
КУЛИК: Я понимаю, что ученым плохо, всем плохо, но зачем мучить обезьянку? Идите как бы мучайте, так сказать, каких-то чиновников, нападайте…
ТИХОМИРОВ: Ну да, кусайте их, да.
КУЛИК: Вот. И я прибегаю туда, хочу высказать свое возражение. Но как я буду стоять и упрекать их? Я раздеваюсь догола и прыгаю на эту клетку, как будто орангутанг Боня вернулся, начинаю хохотать, трещать как бы, в меня зрители бросают бананами, я в зрителей…. Понимаешь, а ученые сидят такие, в говне моченые, такие вот: ну что такое, нам сорвали акцию, мы тут как бы хотели пожаловаться… Ноют, ноют…
ТИХОМИРОВ: Вот а ты на чужом решил себе пиар сделать.
КУЛИК: На чужом. Ты знаешь, мы, обезьяны, у нас только один выход - быть неожиданными, быть непредсказуемыми.
ТИХОМИРОВ: Олег, еще один вопрос. Вот слушая тебя, я понимаю, как ты заряжен на победу, как ты заряжен на искусство. И я думаю: ведь надо иметь хорошее физическое здоровье для того, чтобы творить в этом агрессивном мире.
КУЛИК: Папа меня держал на морозе и драл как сидорову козу.
ТИХОМИРОВ: Что, серьезно?
КУЛИК: Это очень сильно закаляло, конечно. Это украинское воспитание. Ну, оно такое по-другому, понимаете, это не то что там, такое радостное…
ТИХОМИРОВ: Да-да-да, бодрит.
КУЛИК: Ну как, сын, смог? - Не смог, папа!  - Эх, на!  И в школу побежал, знаешь, так быстро, бодро как бы. Ну, а что, за руку поднял, в холодную ванну, так сказать… Очень серьезно, гитару одел на голову… А все эти теории: ребенка нельзя обижать… Ребенка нельзя обижать, но нельзя сюсюкать, обижать именно сюсюканьем, понимаете? Каждое живое существо надо как дерево формировать, как лошадь: помыл, покормил, но если надо - стеганул и пошел вперед. Ну да, боевая.
БАТИНОВА: Вы стебанутый…
ТИХОМИРОВ: Олег, еще один вопрос политический. В последнее время Европу, скажем так, оплодотворяет в основном Африка, ну и скажем так, другие страны Ближнего и Дальнего Востока. Скажи мне, а когда западное искусство начнем осеменять мы, русские художники?
КУЛИК: Подожди, пусть нас все осеменяют. Женщина получает в сексе на самом деле гораздо больше удовольствия. Так же и Россия. Пусть ее как бы со всех сторон пытаются как бы попробовать взять. Этот взял, тот взял, тот взял… А мы будем сравнивать и выбирать лучшее. Не надо как бы спешить. И женский принцип накрывает мужской. Все, закончилась эра завоеваний. И теперь тот, кто сумеет ассимилировать уже найденное или найти новую симфонию…
ТИХОМИРОВ: То есть Россия - это женщина?
КУЛИК: Это прекрасная женщина, это как бы во плоти дух женщины. Все остальные - это мужички такие. И пока женщина их не заметит, их как бы не приласкает, не обратит внимания, они ничего не стоят. Они просто как бы, как сказать, такие хочунчики. Только из мужчины женщина что-то… И Россия то, что выберет, то потом становится модным.
ТИХОМИРОВ: Да, это точно.
КУЛИК: Она как бы полюбила Китай, сколько мы обхаживали…
БАТИНОВА: Только хотела сказать, китайского мальчика.
КУЛИК: Да-да. Один хлоп, так сказать, и Китай самый модный. А до этого - мы там любим сейчас арабов, арабы скоро будут модные. Любили африканцев - африканцы модные. Индусов мы любили - сейчас индусы самые модные будут. Сейчас полюбим латиноамериканцев, они станут модные. Вот. А Европу не любим, она как бы теряет, как бы разрушается все, и Евросоюз развалится. Сейчас еще и Америку разлюбим. Пока американцы не разлюбили Америку, очень далеко еще. Скоро разлюбим и Америку. И наконец-то полюбим украинцев. Ух, как они рванут! Они уже как бы в плане искусства побеждают. Пинчук - это самая популярная фигура.
БАТИНОВА: Да, кстати.
КУЛИК: Сейчас, кстати, открывается в мае великая украинская биеннале.
БАТИНОВА: Как вообще, что происходит? Потому что я тоже замечаю, что из Украины прямо такой поток творцов…
КУЛИК: Новое украинское барокко. Ведь у нас же не было барокко, вот Украина восполняет это вот как бы качество, вот такая живописность, изобретательность…
ТИХОМИРОВ: Олег, надеюсь, ты не эмигрируешь, нет?
КУЛИК: Ну, я на биеннале, надеюсь, буду участвовать. Дэвид Элиот меня пригласил сделать как раз симфонию о добре и зле. И я на основе  Монтеверди, кстати, делаю инсталляцию.
БАТИНОВА: Да вы что!
КУЛИК: Тотальный храм такой внутри, чтобы люди,  которые пришли, у них такой трепет, они взмолились как бы, и бесы выскочили оттуда.
ТИХОМИРОВ: Олег, огромное спасибо, что к нам  пришел.
КУЛИК: Вам спасибо.
ТИХОМИРОВ: Спасибо, что зарядил нас новым сознанием.
БАТИНОВА: Да, спасибо.
ТИХОМИРОВ: У нас был в гостях Олег Кулик, который действительно настоящий русский художник. Ну, прости, русско-украинский.
КУЛИК: Нет, русский, русский. Московский.
ТИХОМИРОВ: Московский художник, да. Который еще раз доказывает, что на самом деле искусство вечно.
КУЛИК: Абсолютно. Москва побеждает!
ТИХОМИРОВ: До встречи!