Валенки "Любимец публики": Павел Лунгин

ТИХОМИРОВ: В нашей студии находится Павел Семенович Лунгин - советский и российский сценарист, кинорежиссер, лауреат Каннского фестиваля, народный артист России. Здравствуйте, Павел Семенович.

ЛУНГИН: Добрый день.

БАЧЕНИНА: Добрый день.

ТИХОМИРОВ: Рад вас видеть. Уже неоднократно вы посещали эту студию. Но, мне кажется, каждый раз вы приходите с какими-то новыми историями из вашей жизни и, самое главное, из вашего творчества.

ЛУНГИН: Да, студия не меняется, а я меняюсь.

ТИХОМИРОВ: Павел Семенович, сегодня будет очень серьезный разговор, очень жесткий и жестокий. И я объясню вам почему. Я, честно говоря, в последнее время не могу понять, зачем наши кинорежиссеры снимают фильмы, если они не собирают денег, проваливаются в прокате, не получают никаких призов. И только наши "Золотые орлы" и "Ники" сыпятся на головы создателей. Мне кажется, что это стало кино для себя.

ЛУНГИН: В каком-то смысле, конечно, это правда. С этим хочется разобраться. Но это такой длинный разговор и совсем не веселый. В двух словах: коррозия металла проникла глубоко куда-то в суть кино.

ТИХОМИРОВ: Как спасти кино?

ЛУНГИН: Это такая жуткая цепочка. Если фильмы не зарабатывают денег, а они не зарабатывают денег, потому что они не в состоянии конкурировать с американскими фильмами, и зритель как бы изменил нашему кино, может быть, и напрасно в такой степени... Понимаете, у нас исчезли обычные кинотеатры, кинотеатры стали мультиплексовыми. Мультиплексы - это царство молодежи, это царство попкорна, кока-колы, трендов моды, пивка и всего остального. Как-то не хочется с женой…

ТИХОМИРОВ: На серьезные фильмы я не хочу ходить туда.

ЛУНГИН: …на серьезный фильм идти туда, потому что это гогот. Нет того места, куда вообще хочется нормальному человеку старше 25 лет пойти в кино.

БАЧЕНИНА: Атмосфера, да?

ТИХОМИРОВ: Я не хочу ходить в кино, честно вам признаюсь.

ЛУНГИН: Поэтому те люди, которым надо смотреть о жизни, думать, пытаться понять вообще, зачем они живут (кино же пережевывает проблемы жизни), они не ходят в кино, отдали кинотеатры более-менее пэтэушникам. Значит, кино денег не зарабатывает. Если кино денег не зарабатывает в конце, значит, оно должно зарабатывать их в процессе. Значит, чем дешевле мы снимем… И сам процесс изготовления деталей становится способом зарабатывания денег. То есть, понимая, что из пистолета никто не будет стрелять, его можно сделать и из воска и из дерева. Даже легче.

ТИХОМИРОВ: Конечно.

ЛУНГИН: И вот это такая цепочка. И зритель все дальше. А на самом деле много людей ходит в кино, но не на наши фильмы. Зарабатываем больше миллиарда долларов на кинопрокате, представляете себе? И как-то так кино разделилось. Появились вот эти детские комедии, которые до такой степени упрощены, что они уже даже не считывают сюжета, полтора часа не выдерживают интриги, их уже делят все время на новеллки, по 10 минут это в голове держится, два часа уже сложно удержать, и арт-проекты, которые становятся все замкнутее, все герметичнее, все мрачнее и тоже не рассчитаны на зрителя, потому что он все равно не ходит. В общем, вот что происходит. Надо размыкать это дело каким-то образом.

ТИХОМИРОВ: Так. С этим мы разобрались.

ЛУНГИН: Но государство это понимает, государство создало фонд поддержки кино именно потому, что понимает, что все-таки великая страна не может жить без своего кино. Это то, что отражает жизнь, пережевывает жизнь. Это то, что была литература в двадцатом веке.

ТИХОМИРОВ: Павел Семенович, я хотел уже о другом заговорить, но теперь, как говорится, не могу не спросить. Вот вы говорите, комитет, поддержка кино. Сейчас будут снимать фильм "Сталинград". Федор Бондарчук режиссер. Вы уверены, что этот фильм получится? Вы уверены, что на этот фильм пойдут в 3D?

ЛУНГИН: Думаю, что пойдут, а почему же нет?

ТИХОМИРОВ: Я посмотрел "Обитаемый остров".

ЛУНГИН: Ну и что? А до этого была "9-я рота".

ТИХОМИРОВ: Да, "9-я рота" было хорошо, а "Обитаемый остров" было плохо.

БАЧЕНИНА: Почему плохо-то?

ТИХОМИРОВ: Я два раза засыпал.

БАЧЕНИНА: Спать просто хотел.

ЛУНГИН: "Сталинград" гораздо ближе к "9-й роте", чем к "Обитаемому острову". И я думаю, что будет интересно.

ТИХОМИРОВ: Не получится ли так, что, например, сейчас вложились в один фильм, он провалился в прокате, в другой фильм – он провалился в прокате. И мы еще больше будем загонять наше кино в то место…

ЛУНГИН: Но, вы знаете, фильмы надо делать. Есть некоторая статистика: сделай тысячу фильмов, из них сто будет приличных, десять очень хороших и один гениальный. Не делать тысячу, сделать один гениальный фильм никто не умеет. В Америке же делается огромное количество барахла, в Штатах, и из них выходит в году 5-6 фильмов, которые видят все. А делается-то у них… Вы знаете, сколько у нас делается фильмов?

ТИХОМИРОВ: Больше 200.

БАЧЕНИНА: Это много или мало?

ЛУНГИН: Если на экраны выходит 20 фильмов, 30 фильмов выходит на экраны, куда же рассасываются…

ТИХОМИРОВ: Да, куда же рассасываются все остальные?

БАЧЕНИНА: У меня вопрос возник. Вы говорили о каких-то деталях в кино, вот пистолет приводили в пример. И у меня это ассоциируется, наверное, с такой аксиомой: делай хорошо свое дело, только и всего. И все будет хорошо. У вас есть какой- то собственный рецепт, чтобы где-то не оплошать? Чтобы если пистолет, то железный?

ЛУНГИН: Я под пистолетом имел в виду не деталь, а само кино.

БАЧЕНИНА: Я поняла, что это метафора.

ЛУНГИН: Само кино. Если из пистолета не будешь убивать, если зрители не будут ходить, то тогда неважно, из чего оно сделано, хоть из поролона.

ТИХОМИРОВ: Теперь переходим непосредственно к вашему фильму "Дирижер". Скажите, зачем? У вас есть награды, призы, все остальное. Ведь можно на самом деле успокоиться сейчас, заняться продюсированием. Вам доверяют, у вас отличный вкус, у вас отличное чутье. Зачем самому сейчас опять вставать к штурвалу и опять проверять себя на прочность?

ЛУНГИН: Не знаю. Вообще зачем дышать? Все равно ты умрешь. Это форма жизни просто. Иначе жизнь не имеет смысла. Мы все-таки существуем не для того, чтобы жить комфортно, хотя все говорят об этом, я не знаю, весь Интернет пестрит, вся реклама пестрит требованиями жить комфортно...

ТИХОМИРОВ: Да! Мы хотим все сладко жить.

ЛУНГИН: И комфортно - еще даже хуже, чем сладко. Это вообще как бы жить в таком анабиозе. Это мой ад. Вот так я представляю себе ад. Поэтому я действительно ищу возможности и проверить себя, и сделать новый фильм, и какого-то конфликта, и кризиса, потому что я так живу просто.

ТИХОМИРОВ: Павел Семенович, но понимаете, очень многие сейчас получают ордена и награды, например, за то, что отлично показывают роль сотрудника ФСБ, или Таможенного комитета, или Комитета по борьбе с наркотиками. А вам, мне кажется, давно уже пора вручить орден от нашей Патриархии. Потому что или вы берете тему, связанную с верой, с истинной верой, или вдруг я читаю, что у вас композитор - митрополит Иларион. Я думаю, с чем это связано? У нас что, перевелись композиторы? Игорь Крутой, Раймонд Паулс, который в Прибалтике до сих пор еще пишет музыку.

ЛУНГИН: А Лайма Вайкуле чтоб играла главную роль, а Игорь Крутой пел и танцевал. Нет, надо сказать, что митрополит Иларион - когда мы начали с ним работать над этой темой, он, во-первых, тогда еще не был митрополитом; к моему удивлению, он им стал, довольно молодой человек, - он профессиональный композитор, он показал мне свою ораторию "Страсти по Матфею", это была уже готовая музыка. Жалко, что ее нет, я бы с удовольствием дал послушать хотя бы кусочек ее. Это музыка и классическая, и современная одновременно, Пасхальная оратория, которая понравилась потом мне очень. И мы с ним начали думать, как, так сказать, сделать фильм, чтобы в нем звучала эта музыка.

ТИХОМИРОВ: Классическая музыка?

ЛУНГИН: Это духовная музыка. Это хоры, симфонический оркестр Федосеева. Как вся эта история придумалась? Изначально была вот эта оратория, от нее пошел сюжет, когда главное действующее лицо - дирижер едет со своим оркестром в Иерусалим, с хором и с оркестром, чтобы исполнять эту ораторию (так она имеет право существовать все время в этом фильме), и там с ним начинают происходить разные драматические и, так сказать, переворачивающие душу события, которые заставляют и его, и нас как-то по-другому взглянуть на человека, на жизнь человека. Это не религиозный фильм, это фильм кризиса, это фильм суда над собой, это фильм о том, что мы часто очень врём себе…

ТИХОМИРОВ: А мы постоянно врем себе.

ЛУНГИН: Ну да. Это история внутренней лжи. И там, знаете, под жестким солнцем Иерусалима с тебя слетают одежды и духовности, и интеллектуальности. Вдруг оказывается, что жесток, что эгоист, что проворонил и погубил сына, что люди вокруг несчастны. Хотя, казалось бы, благополучен внешне.

ТИХОМИРОВ: Павел Семенович, вы понимаете, в чем печаль? Вот сейчас вы говорите о кризисе, обо всем. Вы, наверное, почувствовали в моих словах иронию по поводу митрополита, по поводу вообще веры. А вы заметили, что интеллигентному человеку сейчас неприлично быть верующим, неприлично ходить в церковь, неприлично поддерживать патриарха Кирилла, потому что это считается как бы… Мол, пусть этим занимаются другие, пусть этим занимаются политики, не знаю, государственные деятели, а мы будем фрондировать. Особенно это касается интеллигенции.

ЛУНГИН: Ну да. Это как бы вошло в Интернет. В Интернете, как в питательном бульоне, бактерия размножилась страшно. Об этом можно говорить много. Надо сказать, что это традиция…

ТИХОМИРОВ: Русской интеллигенции.

ЛУНГИН: Да, в конце XIX - начале XX века ведь было то же самое. Вот есть какое-то внутреннее противостояние. Не знаю, может быть, оттого, что церковь всегда была с официальной властью, интеллигенция всегда позиционирует себя против. Но ужасно, мне кажется, вот сейчас, что это касается как бы самой сути веры. Сейчас стало модно быть атеистом. Понимаете, с одной стороны, у нас появилось комфортное православие, когда мы видим чиновников толстомордых, которые начинают говорить, нас учить и защищать, бывает, что и через прокуратуру, через церковь. С другой стороны, мы видим не менее комфортных и самодовольных атеистов. И это мертвое общество. Общество, которое не верит ни во что, не идет никуда…

ТИХОМИРОВ: Так, может быть, церковь пускай сама занимается? Не пиаром – это нехорошее слово, но продвижением себя к умам и сердцам людей. А зачем искусство подключать к этому? Зачем вы свой талант, ну, не тратите, но, по крайней мере…

ЛУНГИН: Вот видите, до какой степени вы тоже рассуждаете как темный человек. Есть аляповатые агитки какие-то, такие, знаете, раскрашенные под дешевые иконы. У меня всегда это достаточно мучительные…

ТИХОМИРОВ: Я не могу это видеть!

ЛУНГИН: …тяжелые, если вы видели "Остров", если вы видели "Царя", это всегда были конфликтные, трагические истории. Мне не кажется, что это агитирует за церковь или против церкви.

ТИХОМИРОВ: Мы говорим о новом фильме "Дирижер". Премьера была вчера ведь, да, Павел Семенович?

ЛУНГИН: Да, вчера в ЦДЛ мы показали фильм. 29-го выходит в прокат.

ТИХОМИРОВ: И теперь, конечно, непосредственно о фильме. Начнем с самого главного. Вы знаете, совсем недавно, по-моему, Федеральная миграционная служба (ФМС) устроила разборки в "Олимпийском " по поводу того, что на сцене выступают зарубежные актеры, исполнители и не дают заработать нашим исполнителям. Вы на главную роль приглашаете литовского актера. Что, в нашей стране нет русских актеров, которые могли бы донести вашу мысль?

ЛУНГИН: Могли бы донести в ФМС, что у меня играет литовский актер?

ТИХОМИРОВ: Да.

ЛУНГИН: Вот вы, по-моему, сейчас и занимаетесь.

ТИХОМИРОВ: А нас слушают, между прочим, там.

ЛУНГИН: Конечно.

ТИХОМИРОВ: И все-таки, почему вы решили на главную роль пригласить этого замечательного актера? Я просто потерял его фамилию, извините.

ЛУНГИН: Владас Багдонас. Это театральный актер, очень сильный. Он играет в спектаклях, в Питере сейчас репетирует у Кончаловского в "Трех сестрах". Он в основном театральный актер. Но это надо увидеть. Кто не видел, тот должен посмотреть. Это очень хороший актер, я люблю актеров, у меня всегда замечательно играют актеры. Но вот он внес какую-то свою ноту такого холодного рационализма, который в то же время наполнен страданиями. Очень интересный. Такой актер мог бы играть у Бергмана, например. Понимаете, это что-то иное. От этого весь набор актеров пошел по театральным именам. Это прекрасная Инга Оболдина, которая у меня играла. Это Карен Бадалов из театра Фоменко. И все они из театра. И от этого какое-то чувство психологии, достоверности, и лица незаезженные и незамыленные. В этом смысле очень хотелось, чтобы этот фильм был минимально гламурным и максимально внутренним для людей, потому что, еще раз говорю, фильм я пытался делать как бы про себя и о себе. И вообще для всех людей, кто неформатен, кто не входит в эту форматированную философию развлечения, которое нам отвешивают. Для тех, кто думает, кому может быть плохо, может быть хорошо, для тех, кто мучается. Понимаете, мне кажется, что этим людям какого-то витамина не хватает. Мне, по крайней мере, не хватает.

БАЧЕНИНА: У меня такое впечатление, что вы страдаете из-за этого. Вы когда об этом говорите, вам как будто плохо из-за этого. Так?

ЛУНГИН: Из-за чего?

БАЧЕНИНА: Из-за того, что мертвое общество, вот эти люди - поглотители развлечений и так далее.

ТИХОМИРОВ: А художник всегда должен быть…

ЛУНГИН: Конечно. А вы разве не страдаете?

БАЧЕНИНА: Я немножечко отстранена. Наверное, да и нет одновременно. Не могу сказать вам четко.

ТИХОМИРОВ: Ну, Маша - мама молодая, поэтому ей сейчас…

БАЧЕНИНА: Вы себя кем окружаете? Где вы находите людей своего формата? Или это происходит само собой, что они притягиваются? Или люди идут из далекого прошлого вместе?

ЛУНГИН: Нет, я не могу сказать, что люди из далекого прошлого идут. Конечно, я живу все-таки в обществе людей, духовно мне близких. Ну, я не знаю. Просто живые люди, которые достаточно иронично относятся и к себе, и к другим, которые фундаментально доброжелательны и добры, которые абсолютно не влезают в любое форматирование и манипулирование, будь то культурное, политическое или какое-то еще.

БАЧЕНИНА: Художника, творца это не расслабляет, когда не появляется людей, которые провоцируют тебя на нечто, а все комфортно, как мне показалось, единомышленники вокруг? Вот некая провокация со стороны должна же быть? Или хватает того, что вы ее просто видите, наблюдаете со стороны?

ЛУНГИН: Простите, я живу-то совсем в другом мире. Я живу в мире крокодилов и ежей. Я не знаю, вы меня прямо удивляете. Ну как? Вы не понимаете, что я делаю совершенно неконформистские фильмы?

БАЧЕНИНА: Ну почему? Понимаю.

ЛУНГИН: Ну, почему я их делаю, как вы думаете? От комфортности, что ли?

ТИХОМИРОВ: От четкой некомфортности.

БАЧЕНИНА: Я и хотела узнать, где вы находите эту некомфортность. Вы ее специально ищете или…

ЛУНГИН: Ну, где? В тумбе. Если у вас есть душа и вы чувствуете боль и вообще противоречия других людей, это и есть смысл работы… я ненавижу слово "художника", я не художник, но если у тебя вообще душа есть и ты живой человек, то что ж, ты не чувствуешь, что вокруг? Вокруг идут митинги, вокруг происходят голосования, бой вокруг девочек. Иногда мне кажется, что это вы как-то в колыбели своей дочки, как спящая…

ТИХОМИРОВ: Ну, это хорошо. Она сейчас мать молодая.

БАЧЕНИНА: Да нет, я не ищу оправдания, друзья. Я такая, какая я есть.

ЛУНГИН: Не оправдания, но вы говорите: где вы находите дискомфорт? Я дискомфорт нахожу везде, потому что, понимаете, мы живем в состоянии кризиса. И это правильно, это естественно.

ТИХОМИРОВ: Кстати, да. Вот кризис. Все постоянно говорят, что кризис, кризис.

ЛУНГИН: Ну и хорошо очень. Мне кажется, что кризис - это вообще свойство живого организма. Знаете, когда у тебя поднимается температура, то, значит, ты сопротивляешься каким-то микробам и бактериям. Температура не поднимается только у мертвеца. И в этом смысле, если общество живое, если человек живой, то он должен проходить через кризис, он должен преодолевать. И, преодолев кризис, ты всегда поднимаешься выше. Вот для людей в кризисе в каком-то смысле я делаю эти фильмы.

ТИХОМИРОВ: А кстати, Павел Семенович, по поводу кризиса и возраста. Вам действительно комфортно работать с людьми, которые находятся примерно в вашей возрастной категории?

ЛУНГИН: Я ненавижу слово "комфортно". Я вас прошу, это мой враг. У меня есть враг - это комфортность. Потому что я люблю людей, которые живут по-другому. И сам пытаюсь жить по-другому.

ТИХОМИРОВ: И все-таки, почему при написании сценария вы обращаетесь к Валерию Печейкину, который 1984 года рождения, который из совершенно другой формации? И самое главное, что он из Ташкента и что он работал с Марком Вайлем (царствие небесное) – основателем достаточно необычного театра, с необычной, скажем так, сектантской даже где-то идеологией. Почему вдруг он? И, мне кажется, от этого в вашем фильме (судя даже по отрывкам, которые я видел) столько жесткости, непримиримости и в то же время какого-то внутреннего драматизма! Я подумал: а почему, зачем? Что, не было другого драматурга?

ЛУНГИН: Я не нашел. Мне понравилась его пьеса. Я посмотрел, как он пишет. У него есть пьеса, называется она "Соколы ". Пьеса была хорошая. Но это же принцип индивидуального какого-то совмещения. Оказалось, что мы можем с ним вместе работать. Мне нравится его идеология. Я вообще должен был, конечно, сам это писать, потому что со временем становишься неповоротлив…

ТИХОМИРОВ: Да ладно!

ЛУНГИН: …и хочется писать с кем-то вдвоем. Для сценария это хорошо. Ну вот нашел молодого человека, показался талантливым. Проверил - вроде получается. Потому что это был уже четвертый или пятый вариант сценария, который не давался.

ТИХОМИРОВ: А вы знаете, я почему спрашиваю? Потому что совсем недавно я был на одной телепрограмме, и там встретились, скажем так, старшее поколение, взрослое поколение, мастера и молодое поколение. Знаете, чем все закончилось? Я такого мата, чуть не мордобоя, не слышал давно. Потому что вдруг оказалось, что наше старшее поколение совершенно не умеет разговаривать с молодежью. Ощущение, что люди с разных планет. Я реально вам говорю.

ЛУНГИН: А кто матерился-то? Старые или молодые?

ТИХОМИРОВ: Младшие, молодые, а старые потом подтянулись.

ЛУНГИН: Я не знаю. Я, честно говоря, не делю людей на старое или молодое, я делю на талантливых или неталантливых, на приятных или неприятных. Я вообще как бы вне… Я не считаю, что я принадлежу к какому-то поколению. То есть, наверное, я принадлежу, конечно, мне кажется, что я порхаю, а на самом деле я пришпилен уже к какому-то гербарию. Но мне так кажется, что нет, потому что я пытаюсь думать по-разному, делать разные фильмы. Мне кажется, это лжепроблема. Вообще в хорошей компании должны быть люди старшего и люди среднего, люди младшего поколения. И все это, смешиваясь, дает вообще искристое что-то, это уже шампанское, это уже выше, чем бульон.

БАЧЕНИНА: А можно сказать, что этот фильм стартовал не со сценария, как обычно для меня, а с музыки? А другие фильмы, они с чего стартовали?

ЛУНГИН: Со сценария.

БАЧЕНИНА: Это впервые так случилось?

ЛУНГИН: Ну да. Это так интересно, что я об этом всем рассказываю, потому что это действительно необычно. Вот смотрите, как сделан фильм. Там есть некоторое, достаточно напряженное, драматическое, вполне детективное бытовое действие. Одновременно, так как герой дирижер, там все время звучит музыка. Она звучит то тихо, то громче. Это как бы происходит в голове у нашего дирижера, который живет этой музыкой, это оправданно. Но, соединяясь, духовная музыка высокая и бытовое действие дают что-то третье. Это не музыка и не действие, они переходят качественно во что-то другое, очень эмоционально действующее, как мне кажется. Это вполне такой новаторский фильм, потому что постоянное существование звукового ряда… Но это надо видеть. Я не знаю, мне кажется, что там какая-то алхимия происходит. Это как бы и не действие, и не музыка - это сплетается во что-то единое.

ТИХОМИРОВ: Вот смотрите, еще один герой - это Иерусалим, потому что все действие происходит там. Отличные планы и вообще съемка, конечно, удивительная. Операторская работа просто совершенна. А скажите мне, действительно ли Иерусалим такое волшебное, намоленное место? И если да, то почему тогда в Москве невозможно создать примерно то же самое? Ведь храмов у нас тоже достаточное количество.

ЛУНГИН: Во-первых, потому что Иерусалиму несколько тысяч лет, скажем так. А во-вторых, Иерусалим очень хитрое место, потому что там поле силовое необыкновенное, и там с людьми что-то происходит. Они начинают верить, перестают верить. Они вдруг бросают свою прежнюю жизнь, там живут год, например. Я просто знаю так называемый иерусалимский синдром.

ТИХОМИРОВ: Что это такое?

ЛУНГИН: Вот там с людьми что-то начинает происходить. А город на самом деле… Там старого очень мало. Там посередке замок крестоносцев средневековья, который к библейской стороне не имеет никакого отношения. Город из светлого, такого желтоватого, иерусалимского камня - туфа. И когда начал его снимать - ну, некрасиво. Некрасиво, неинтересно, совершенно нет вот этого чувства какого-то волшебного. И мы сняли фильм, потом специально еще ездили в Иерусалим и ловили, как сделать внутренний портрет этого города. Оказалось, что надо в движении, в сумерках, там что-то ты улавливаешь, когда из машины эти самые панорамы приходят. В общем, Иерусалим заставил нас помучиться. Но мне кажется, что в результате этого что-то получилось.

ТИХОМИРОВ: Павел Семенович, и, конечно, нельзя не сказать, что любая драматургия, любой фильм всегда строится на взаимоотношениях мужчины и женщины. Потому что любовь - это тот локомотив, который заставляет нас жить дальше. Там тоже конфликт в вашем фильме.

ЛУНГИН: Да, там есть еще, так сказать, боковая линия двух певцов, супружеской пары в этом оркестре, в хоре, который дирижер везет в Иерусалим, это хорошо знакомая нам история любви умирающей, может быть, умершей уже, которую женщина пытается продолжить своей жертвенностью, усилиями. И, в общем, конечно, врет себе и этой жертвенностью, может быть, душит мужа. Как сказать… Но она оправдывает это очень интересно. Вот вы говорите, это фильм церковный. Совсем это фильм не церковный в этом смысле. Она все время оправдывает это тем, что брак - это святое, это на небесах, говорит она, это навсегда. А потом оказывается, что в этой своей убежденности, что надо изо всех сил (хоть он ее не любит, хоть он врет ей, обманывает, он влюблен в другую), надо это сохранять, она косвенно становится причиной смерти другого человека, другой женщины. Всё это истории о внутренней лжи, которые вдруг распадаются, но в то же время дают возможность для возрождения. Я считаю, что в этом смысл Пасхальной оратории, когда из смерти есть возможность возродиться.

ТИХОМИРОВ: Вы знаете, я объясню, в чем дело. Мне вдруг в какой-то момент показалось, не знаю почему, что то, что рассказывается в вашем фильме, удивительно накладывается на ту трагедию, которая произошла недавно совсем в семье Пороховщикова. Я не знаю, почему вдруг у меня возникла такая параллель. То ли в героине что-то… Я был поражен. Или мне это показалось?

ЛУНГИН: Я не знаю, какая там была трагедия. Я знаю, что женщина, к сожалению, покончила с собой, но я не знаю ничего. Нет, я думаю, что ничего общего нет.

ТИХОМИРОВ: Да? Хотя мне кажется, что взаимоотношения мужчины и женщины - это всегда трагедия по большому счету.

ЛУНГИН: Нет, почему?

ТИХОМИРОВ: Бывают исключения?

ЛУНГИН: Я не вижу, какая тут… А чего тут трагичного? Знаешь, как у Хармса в дневниках было: «Вот все говорят: "Женщины - зло, женщины - зло". А я думаю: блондинка, лет ей, скажем, 22, носик курносый, пухленькая. И какое в ней зло? Никакого зла в ней нет», - писал Хармс. Точно так же и в отношениях мужчины и женщины трагедии нет. Это просто те отношения, которые определяют нашу жизнь уже на протяжении веков. Вся тайна жизни в этих отношениях.

ТИХОМИРОВ: Павел Семенович, спасибо, что вы пришли к нам.

БАЧЕНИНА: Спасибо большое. Я лишь хотела уточнить, когда в прокате появится фильм? Уже пошел в прокат?

ЛУНГИН: Нет, 29-го числа, 29 марта фильм выходит, и милости просим, ждем. Тех, кто неформатен, тех, кто хочет увидеть фильм, не очень похожий на другие. Я думаю, им будет интересно это посмотреть.

ТИХОМИРОВ: Это про нас. Спасибо большое.

ЛУНГИН: Спасибо. До свидания.