Служебный вход Яркая и короткая жизнь спектакля лучше, чем длинная и никому не нужная

Почему теперь в театре Виктюка два Хармса – большой и маленький? Связано ли долголетие спектакля с его качеством? Как живет коллектив театра Виктюка? Как труппа провела последние полгода и каковы ее планы?

ЗАСЛАВСКИЙ: В студии Григорий Заславский, добрый день. Сегодня я пригласил, чтобы поговорить о Театре Виктюка, его нового руководителя Дениса Азарова. Есть уже какие итоги, наверное, подвести. Но на самом деле искусство – это такой процесс, чаще всего где итоги и планы, они неминуемо соединяются друг с другом. Денис, добрый день.

АЗАРОВ: Здравствуйте.

ЗАСЛАВСКИЙ: И если говорить об итогах, то какие они?

АЗАРОВ: Главные итоги, наверное, за эти полгода – это то, что у нас получилось с труппой прежде всего, как бы это правильнее сказать, договориться о правилах творческого взаимодействия, даже не договориться, а сговориться. И самое важное, что вот когда мы закрывали сезон, я увидел единый организм. То есть он не разваленный, он не развалился, что могло случиться, никто от этого не застрахован, и этот организм, он готов и хочет работать. У меня даже было ощущение, когда мы закрывали сезон в начале августа, что это не закрытие, а открытие сезона. Потому что еще столько всего, столько планов, столько энергии было у этих людей, и у меня в том числе, что было ощущение, что как будто мы открываем сезон, а не закрываем.

ЗАСЛАВСКИЙ: Я видел какое-то ваше интервью (больше всего не люблю, когда, разговаривая с кем-либо, ссылаются на другие интервью, но тем не менее начинаю с этого), где вы сказали, что (смысл вашей фразы, если я верно передаю), что самое ужасное – это когда идут в репертуаре спектакли, подписанные известным именем, а на самом деле они уже давно развалившиеся. И понятно, что в контексте вашего руководства это означает, что спектакли будут уходить. С одной стороны, это неизбежный процесс и даже, наверное, процесс необходимый, потому что я всегда говорю, что ну последнее, что бы сделал Марк Анатольевич Захаров, это разрешил бы вводить без своего ведома каких-либо артистов в свои спектакли. И более того, у меня даже для этого есть такая грустная история.

В субботу, когда он умер, мне захотелось пойти в Ленком, чтобы каким-то образом соединиться с Захаровым и каким-то же образом прикоснуться к нему в этот момент. И шел спектакль, один из им поставленных, я пришел, в течение первого действия все эмоции, которые хотел, получил, поплакал, посмеялся, ушел. И вечером позвонил актрисе занятой и говорю: "Какой замечательный спектакль, я был на его премьере в 93-м году, еще был комендантский час в Москве, и помню какие-то забавные и не забавные детали, сопровождавшие ту премьеру, и вот 93-й год, спустя 20 с лишним лет, почти 30, спектакль производит такое же сильное впечатление". Она говорит: "Это не тот спектакль. Он в 14-м году случайно зашел в зал, посмотрел, на следующее утро на 10 утра назначил репетицию и сказал: "Вы что тут делаете, зачем эти танцы? Сейчас все танцуют на экране, танцы все убираем. Так песни сегодня все поют, но песни все-таки частично оставим". И главное: вы уходите отсюда и будете уходить. И это означает, что Захаров все, что ему было свойственно, это менять постоянно спектакли, чтобы в них ничего не было затверженного раз и навсегда. И возобновление даже в его память спектакль "Поминальная молитва" – это уже против Захарова. То есть это должен был быть любой другой спектакль в его память, но поставленный другим человеком, и ни в коем случае не им. И для меня в этом смысле примером является Каннингем, хореограф, который сказал: "Год танцуете, закрыли, и чтобы никогда ничего, чтобы все запомнили, как это было при мне".

И ты понимаешь, что это, наверное, для любого режиссера самое лучшее, что только может быть. Как бы актеры ни тянули ногу, ни пытались сохранить эмоцию, спектакль все равно неизбежно меняется на каждом представлении, и в каждом представлении он страшно уходит от того, что вкладывал режиссер. Как вы собираетесь сохранить, и что вообще можно сохранить? Ну, кроме того, что все, кто видел спектакли, когда был жив Виктюк, точно так же, как Захаров и все остальные, они сохранили, и пока мы живы, как в "Синей птице", и они живы.

АЗАРОВ: Вы знаете, да, это очень сложный вопрос. Потому что каждый спектакль – то отдельный свой мир, имеющий свой закон, имеющий свой срок жизни и свою какую-то вот эту специфику. Ведь куда-то можно ввести, а куда-то вводить категорически нельзя. Это тоже, каждый спектакль, он по-своему живет. В данном случае, в случае Театра Романа Виктюка, тут немного все по-другому, потому что сама по себе внутренняя структура, заложенная Виктюком, она очень жесткая и очень сильно зацементирована.

Слушайте в аудиофайле!