Валенки Любимец публики

ТИХОМИРОВ: Уважаемые друзья, в нашей студии Светлана Владимировна Немоляева. Здравствуйте, Светлана Владимировна, очень рады вас видеть.

НЕМОЛЯЕВА: Здравствуйте.

ТИХОМИРОВ: Вы еще лучше, чем в кино.

НЕМОЛЯЕВА: Да? Ну вы комплиментщик.

ТИХОМИРОВ: Вот Лена знает, совсем недавно на этом стуле сидела Анастасия Волочкова.

НЕМОЛЯЕВА: Вы тоже ей говорили комплименты.

ТИХОМИРОВ: Простите, да.

НЕМОЛЯЕВА: Правильно.

БАТИНОВА: Но, знаете, это было не так искренне, конечно, как сегодня.

ТИХОМИРОВ: Да, это не так искренне. Мы очень рады вас видеть, и все наши слушатели.

НЕМОЛЯЕВА: Спасибо.

ТИХОМИРОВ: Светлана Владимировна, разговор будет на самом деле очень серьезный. И я объясню почему. Вашему театру исполняется 90 лет. Или уже исполнилось?

НЕМОЛЯЕВА: Нет, мы отмечаем 28 октября.

ТИХОМИРОВ: Да, будет 90 лет. И по этому поводу у меня возник очень сложный вопрос. Дело в том, что в царской России были городничие. Потом при советской власти у нас были председатели горисполкомов, потом были мэры. Теперь у нас сити-менеджеры. Скажите, а вот с театром как лучше? Чтобы в театре был отец-основатель, патриарх, которого все слушают? Или, скажем так, эффективный наемный менеджер, который будет театр держать в струне, приглашать хороших режиссеров и тому подобное?

НЕМОЛЯЕВА: Да вы знаете, я очень консервативный человек и человек, который родился в прошлом веке.

ТИХОМИРОВ: Не может быть!

НЕМОЛЯЕВА: Ну а как? Конечно. И я даже, когда шучу, иногда говорю, что я вообще тысячу лет тому назад родилась, черепаха Тортилла.

ТИХОМИРОВ: Нет-нет, прекратите, это не ваш образ.

НЕМОЛЯЕВА: Но дело в том, что я в принципе и воспитывалась так, и жила так. И когда пришла в театр, я могу сказать совершенно точно, что для меня это самое главное - в театре должен быть лидер, в театре должен быть, вот как вы сказали, патриарх. Ну, он может быть и молодой.

ТИХОМИРОВ: Он может быть молодой.

НЕМОЛЯЕВА: Безусловно. Но должен быть человек, который… Как капитан ведет корабль? У капитана есть свой путь, заданный, предположим, всякими техническими условиями, что к театру мало имеет отношения, но главное - внутренним миром. И то, что он несет свою позицию художественную, и, главное, талант, которым его наделила судьба, - это все отражает весь смысл существования театра. Поэтому для меня как для несовременного человека важен вот этот патриархат. Даже, может быть, матриархат, в лице Галочки Волчек.

ТИХОМИРОВ: Тоже неплохо. Но смотрите, с одной стороны, был Николай Охлопков, Андрей Гончаров, а потом был Сергей Арцибашев.

НЕМОЛЯЕВА: Да, да. Вот как говорил мой Саша, Александр Сергеевич Лазарев, мой муж, когда ему говорили: вы такой традиционный, вы всю жизнь в одном театре и никогда ему не изменяли, никогда не уходили, - он говорил: неправда, я не в одном театре, я служил в одном здании, но в трех театрах. Это был первый театр Охлопкова, потом был театр Гончарова, потом был театр Арцибашева. Сейчас наш театр, получается, Миндаугаса Карбаускиса.

ТИХОМИРОВ: Это совсем другой театр. Итак, напоминаем, что в нашей студии находится Светлана Владимировна Немоляева - актриса театра Маяковского, и вообще известная замечательная женщина. Да-да-да, вы знаете, я все-таки иногда подглядываю в вашу биографию и понимаю, что, видимо, одно из двух: то ли меня зрение начинает подводить, то ли в биографии что-то неправильно написано с годом рождения.

НЕМОЛЯЕВА: Да ладно, давайте не будем об этом.

ТИХОМИРОВ: Давайте не будем об этом. Следующий вопрос касается не патриархов, а прим театра. Вы знаете, с дореволюционной России опять-таки в театре всегда должна была быть прима, которая играла все главные роли, даже несмотря на свой возраст. Ну и потом, естественно, она душила все молодые таланты, чтобы, не дай бог, никто не прорвался за ее спиной к заветной цели. Что у вас происходит сейчас в театре?

НЕМОЛЯЕВА: Ну, как вам сказать? Насчет примы мне трудно сказать. Я опять же вернусь к традиционности. Вообще-то в театре, конечно, прежде всего господствует и витает над ним - и над сценой, и за сценой - амплуа. Ну, это я говорю свою точку зрения, вы же можете со мной не согласиться или другие люди.

БАТИНОВА: Просто интересно, существует ли оно еще и актуально ли оно для вас?

НЕМОЛЯЕВА: Для меня, например, существует амплуа. Потому что все равно, знаете, как-то у человека есть заданная программа. Приходит актриса в театр характерная, она не сможет, предположим, никогда сыграть ту же Медею или Джульетту. Приходит другая актриса, настоящая героиня, и ей вряд ли удастся сыграть какую-нибудь бабушку из Островского, понимаете? Все-таки существует. Примитивно, очень просто говоря, существует то, как распределила жизнь природа. Да, правда? Есть программа у кого угодно: у дерева, у цветка, я не знаю…

БАТИНОВА: Жалко. Потому что тогда это получается штамп. А люди же могут, и если прогрессирует человек, то он может выйти из этих рамок. Нет?

НЕМОЛЯЕВА: Ну, это вы говорите об идеальном своем мечтании.

БАТИНОВА: Наверное, да.

НЕМОЛЯЕВА: А жизнь распоряжается по-своему. Человек предполагает, а бог располагает. Вы можете мечтать, как, например, я знаю, что Евгений Павлович Леонов, он был замечательным, совершенно изумительным характерным и комедийным артистом и тонким психологическим актером.

ТИХОМИРОВ: Да, я видел его.

НЕМОЛЯЕВА: Вы, конечно, видели.

ТИХОМИРОВ: Нет, я видел его в таких глубинных драматических ролях.

НЕМОЛЯЕВА: Да, но он мечтал всегда быть героем.

ТИХОМИРОВ: Да?

НЕМОЛЯЕВА: Он мечтал, он хотел играть драматические роли. Как штампованно говорят всегда, хотел бы играть Гамлета. Не то чтобы он хотел играть Гамлета, но в силу, так сказать, своих мечтаний он хотел бы играть такие вот трагические роли. Поэтому человек может мечтать и воплотить свою мечту. И это сделал для него Марк Захаров, Марк Анатольевич, он дал ему Иванова. И я видела этот спектакль, Евгений Павлович играл там очень достойно и был очень драматичен действительно. Но все-таки… да, мы все-таки Иванова представляем более героическим, нежели характерным, правда?

ТИХОМИРОВ: Ну да.

НЕМОЛЯЕВА: Но дело все в том, что амплуа… Простите меня, я не даю вам слова сказать, но вы не знали, кого вы пригласили.

ТИХОМИРОВ: Нет, мы знали, кого пригласили, не волнуйтесь.

БАТИНОВА: Тут есть и похлеще, Светлана Владимировна.

НЕМОЛЯЕВА: Да, я такая, перебивальщица.

ТИХОМИРОВ: Это хорошо, это по-нашему.

НЕМОЛЯЕВА: Да? Ну вот. Вот видите, сбилась с мысли, про амплуа я говорила.

БАТИНОВА: Вы говорили про амплуа, да.

НЕМОЛЯЕВА: Ну да, ну да. Вот понимаете, когда в театре есть такая настоящая героиня или настоящий герой, то тогда режиссер может выбрать массу дивного, фантастического репертуара. А то, например, он мечтает поставить какую-то пьесу, приходит в театр и говорит: у меня нет такого актера, который может это сыграть, у меня нету такой актрисы, которая могла бы это сыграть.

ТИХОМИРОВ: Это ужасно, кстати. Светлана Владимировна, дело в том, что и Охлопков, и Андрей Гончаров были такие страстные мужчины, и периодически, конечно, на этой сцене вдруг появлялись активные, яркие женщины, которые становились как бы фаворитами сезона.

НЕМОЛЯЕВА: Это очень правильно. Может быть, для труппы и для нас, для актрис, которые видели это сияние и упоение режиссерское другой актрисой, а не тобой, было грустно и печально, но для зрителя это было изумительно.

ТИХОМИРОВ: Для зрителя было хорошо.

НЕМОЛЯЕВА: А как же! У нас вообще все время у Охлопкова были… Вообще Охлопков был потрясающий. Во-первых, помимо того, что он был могикан, он был и как актер божествен, он был и режиссер изумительный, он был и человек необычайный. Это была личность. И когда мы, молодые актеры, его набор последний, в 1959 году мы пришли, нас было человек пять, по-моему, он принял в театр, и мы пришли, мы попали сразу в труппу не только талантливых актеров и в любимый театр, в который стремился зритель, а мы попали еще в среду необыкновенных людей, каждый из которых был удивительным человеком, понимаете? И эти старики тогда для нас…

ТИХОМИРОВ: Это Лев Свердлин, да?

НЕМОЛЯЕВА: Лев Свердлин и Максим Штраух, и Юдифь Глизер, и, конечно, Мария Ивановна Бабанова, и Ханов Александр Александрович, они все были уникальные. И Татьяна Карпова, и Верочка Орлова, и Галя Григорьева. Он любил красивых женщин.

ТИХОМИРОВ: Я знаю, да.

НЕМОЛЯЕВА: У него были красивые актрисы. И он был настолько потрясающим человеком в этом смысле.

ТИХОМИРОВ: Вы тоже были, видимо, красивая очень девушка.

НЕМОЛЯЕВА: Ну, я могу сказать про себя такой штампованной фразой чеховской, что я никогда не была красива, но всегда была чертовски мила. Это так уж, извините меня, ради бога.

ТИХОМИРОВ: Ничего, ничего, да.

НЕМОЛЯЕВА: Ну, не то что мила, но вот какое-то обаяние, как говорят, было у меня в молодости.

ТИХОМИРОВ: Было, было. Я посмотрел отрывки сейчас на YouTube из "Евгения Онегина". Вы очень…

НЕМОЛЯЕВА: Ну, толстенькая была, такая пампушка…

ТИХОМИРОВ: Ну ладно! Очень симпатичная.

НЕМОЛЯЕВА: Да, такая пампушка была. Ну вот. И когда у нас была первая поездка на гастроли за границу, для нас это было что-то необыкновенное: мы только пришли в театр, все жили в коммуналках, ну, у нас жизнь была такая в то время, и печальная и изумительная, в 60-е годы. И вот мы попали за границу почти на месяц или на три недели, у нас была Польша, Румыния, Болгария…

ТИХОМИРОВ: А вы были комсомолкой?

НЕМОЛЯЕВА: Ну конечно!

ТИХОМИРОВ: Нет, я просто на всякий случай…

НЕМОЛЯЕВА: Даже звеньевой я была.

ТИХОМИРОВ: А, ну тогда вас можно было за границу отпускать.

НЕМОЛЯЕВА: Нет, нас всех отпустили, мы все были комсомольцами. Ну что вы, ребята, это же была наша жизнь! Чего вы удивляетесь?

БАТИНОВА: Конечно, конечно.

НЕМОЛЯЕВА: У нас были комсомольские собрания в театре.

ТИХОМИРОВ: А кто был самый яркий представитель комсомольского собрания?

НЕМОЛЯЕВА: Никто. Все только думают, как слинять. Но очень все были послушные и смирные, дисциплинированные.

ТИХОМИРОВ: Да, извините, я вас перебил.

НЕМОЛЯЕВА: Ну вот. И Охлопков перед нашим отъездом за границу устроил показ всех платьев бальных, в которых актрисы будут появляться на банкетах.

ТИХОМИРОВ: Это были театральные платья, да?

НЕМОЛЯЕВА: Нет, свои, личные. Потому что мы должны были, у нас же там были приемы.

БАТИНОВА: На приемах же нужна одежда, конечно.

НЕМОЛЯЕВА: У нас же были приемы! Там же принимали тогда, в советской жизни, театр принимали на самом высочайшем уровне, это же было такое еще и политическое действие.

ТИХОМИРОВ: Ну да.

НЕМОЛЯЕВА: И театр-то был изумительный. Да, прием был фантастический. Ну вот. А когда мы играли "Иркутскую историю" в Германии (я не вру, могу сказать честно, и даже есть такая документальная запись), чуть ли не 45 минут не отпускали, были овации после спектакля в ГДР, в Германии, в Берлине.

БАТИНОВА: О-о-о…

ТИХОМИРОВ: А вот скажите мне теперь, Светлана Владимировна, как после этого вы, такая тонкая, лирическая, вдруг заменили Татьяну Доронину?

НЕМОЛЯЕВА: Кто заменил Доронину?

ТИХОМИРОВ: Ну как? У вас же был спектакль, как он назывался? По-моему, "Королевские игры", я сейчас забыл уже…

НЕМОЛЯЕВА: "Королевские игры" - это Ленком, играет мой сын Александр Александрович Лазарев.

ТИХОМИРОВ: Нет, не "Королевские игры", простите, где была Мария-Елизавета…

НЕМОЛЯЕВА: А, "Виват, королева!"

ТИХОМИРОВ: Да, "Виват, королева!", точно. И когда Татьяна Доронина, поссорившись с главным режиссером, ушла со сцены, ведь вы заменили ее?

НЕМОЛЯЕВА: Вы знаете что, я вам скажу, это сложная и непростая вещь. И я вам попробую так же сложно и ответить, не просто. Ну, Гончаров отличался тем, что он ставил спектакль на актера.

ТИХОМИРОВ: Я знаю.

НЕМОЛЯЕВА: Если Охлопков, у него было четыре Гамлета, четыре или три Медеи, он не боялся вводить, он рисковал, как в холодную воду бросал котенка. У нас в театре нельзя было отказываться. Например, мы играли Брехта "Матушка Кураж и ее дети", там была такая маркитантка, я забыла, как ее звали, ну, в общем, там у нас играла такая Эммочка Сидорова в спектакле. Потом что-то произошло, и она не могла играть. И утром мне позвонил Штраух, а там же зонги, Брехт, это сложнейшее… И он сказал, что сегодня вечером я буду играть. Иветта, героиню звали Иветта.

ТИХОМИРОВ: Итак, уважаемые друзья, продолжаем наш разговор. В студии находится замечательная актриса Светлана Немоляева. Вы знаете, даже трудно вас называть по отчеству, Светлана Владимировна.

НЕМОЛЯЕВА: Я как-то привыкла, меня так называют все, я и не…

ТИХОМИРОВ: Да. И мы закончили разговор на том, что в свое время вы были введены в спектакль, где главную роль играла Татьяна Доронина - женщина с непростым характером и интересной судьбой. И как же это произошло?

НЕМОЛЯЕВА: Ну, Татьяна Васильевна ушла из театра.

ТИХОМИРОВ: Это была какая-то личная причина?

НЕМОЛЯЕВА: Ну, я не буду распространяться об этом, ладно? Я не люблю рассказывать о том, что происходит в театре.

ТИХОМИРОВ: Да-да-да, это правильно.

НЕМОЛЯЕВА: Я правильно делаю, я так думаю.

ТИХОМИРОВ: Да, это абсолютно правильно.

НЕМОЛЯЕВА: Она настолько яркий человек и такая изумительная актриса, что она имела право поступать и существовать, жить так, как она хочет.

ТИХОМИРОВ: Она с характером, да, это точно.

НЕМОЛЯЕВА: Ну, в общем-то, личности всегда бывают с характером, они никогда не бывают аморфными, правда?

ТИХОМИРОВ: Да.

НЕМОЛЯЕВА: С таким же характером был и Гончаров, потому что он тоже очень яркая личность и бесконечно талантливый человек. Но дело заключается в том, что он ставил спектакли на актеров. И вот этот спектакль "Да здравствует королева, виват!" по дивной пьесе Болта он поставил на нее. И совершил необыкновенное, с точки зрения режиссуры и подарка для актрисы, он сделал ей такой подарок: дал ей в одном спектакле две роли - и Марию, и Елизавету. И хотя это было чисто режиссерски, постановочно невероятно сложно, потому что и переодеться, и выйти в разном облике, и так далее, но идея была у него одна, и эта идея очень соответствовала такому выбору. У него была идея того, что делает с человеком, в данном случае с женщиной, власть. Та была очень государственна, Елизавета, некрасива, государственна, принесла себя в жертву стране, любви к своей стране…

ТИХОМИРОВ: Как Ангела Меркель практически, извините.

НЕМОЛЯЕВА: Абсолютно! Она была такая женщина - железная леди, и она не имела ни семьи, даже говорила про себя, что королева-девственница. И другая - полная противоположность, Мария, безумно красивая, чувственная, которая ради любви готова была идти на все, на любые экстремальные поступки, тоже бесстрашная и с очень большим достоинством. Две противоположные, хотя они даже были кузинами, они в родстве каком-то были далеком. И вот как власть ломает и ту, и другую. И поэтому ему было очень интересно в такой ипостаси сделать, предложить одной актрисе. Конечно, Тане Дорониной, Татьяне Васильевне, это было под силу. И она, конечно, как актриса, сама одержимая театром и искусством, и совершенно в этом отношении человек, идущий по такой дороге, она, безусловно, за это схватилась, ей это было очень интересно. Это был ее спектакль, ее!

БАТИНОВА: А вы как себя в нем чувствовали?

НЕМОЛЯЕВА: Я чувствовала сначала очень тяжело, а потом замечательно, я обожала эту роль, обожала! Я не знаю, как я играла, не мне судить, это могут сказать другие люди, но я очень любила эту роль. А она ушла из театра, и, конечно, Андрею Александровичу Гончарову не хотелось такой спектакль терять. Во-первых, он был действительно очень интересный, он был поставлен интересно со всех сторон, начиная с драматургии, его режиссуры, актерских работ и художника. И ему не хотелось это терять, и поэтому он предложил Марию Евгении Павловне Симоновой, а вот Елизавету - мне. И мы тоже с ней, с Женей, уцепились за эти роли, потому что, во-первых, это драматургия фантастическая, мы же… ну, все-таки мы и другую драматургию играли, не такой величины.

БАТИНОВА: Светлана Владимировна, вот вы сказали, что не принято у нас в театре было отказываться от ролей.

НЕМОЛЯЕВА: Нет, не принято.

БАТИНОВА: А если чувствуешь, что не потянешь, не сможешь, разочаруешь?

НЕМОЛЯЕВА: Ну, в принципе актеры все очень надеются на себя. И если внутри у актера нет такого стержня, который говорит ему, что смогу, то, в общем-то, и не особенно стоит в театре-то быть. Хотя сомнения человека гложут, и, конечно, только не очень одаренный человек не сомневается. Конечно, и разочаровываешься в себе, и сомневаешься, иногда на себя смотреть не хочешь. Вот как я, например, в кино не могу смотреть на свои дубли, когда мне говорят: ну пойди посмотри в монитор. Я так разочаровываюсь, что говорю: да я лучше не буду смотреть, лучше пускай буду думать, что все хорошо. Но это так, отвлечение в сторону. Вообще в актере существует стержень и должен быть стержень, который говорит ему каким-то внутренним голосом, что получится. Ну, в общем, своя кухня.

БАТИНОВА: Да, с другой стороны, когда тебе режиссер доверяет, то это тоже…

НЕМОЛЯЕВА: Да, да. Гораздо страшнее, гораздо страшнее, когда тебе не доверяют и тебе не дают, а ты чувствуешь в себе силы. И когда тебя не хотят видеть и знать, как бы ты ни приставала… Вот у меня была замечательная история. Сейчас мы выпустили спектакль "Таланты и поклонники", это первый спектакль Миндаугаса Карбаускиса. Я очень рада, что он меня взял к себе, что я с ним работала и что у нас получился спектакль. Я патриот этого спектакля, я очень его люблю и люблю его играть. Но сейчас я играю Домну Пантелеевну, а когда-то в спектакле нашего театра, давно, я играла Негину, саму героиню, да.

ТИХОМИРОВ: Ого!

НЕМОЛЯЕВА: Я ходила за Гончаровым и клянчила у него: ну дайте мне эту роль! А он все время возмущался и спрашивал меня: зачем, если у тебя есть такие роли, еще тебе играть вот это? И не давал мне. У нас пять актрис играли, и пока все они не ушли из театра - кто в другой театр перешел, кто вообще, так сказать, поменял профессию, - в общем, пока пять актрис не ушли со сцены, он мне не давал. И то дал только потому… Режиссер была такая знаменитая, замечательная - Мария Иосифовна Кнебель легендарная, которая меня на дух не воспринимала, и она еще не хотела, чтобы я играла. А Гончаров был очень противоречивый человек, и когда он сказал ей, Кнебель, что теперь, наверное, видимо, придется Немоляевой дать, когда никого не было, она сказала: боже упаси, только не ей! Потому что она меня не воспринимала. Тогда он возмутился, что против его решения, и сказал: «Нет? Ах так?! Она будет играть!»

ТИХОМИРОВ: Ну, это хорошо.

НЕМОЛЯЕВА: И потом всю оставшуюся жизнь я играла этот спектакль, эту роль, и до конца, пока он не сошел. И уже это была моя роль, потому что не всегда получается у артистов, что они хотят.

ТИХОМИРОВ: Светлана Владимировна, я вот думаю, у вас ведь тоже непростой характер, это вы с виду такая…

НЕМОЛЯЕВА: Пушистая.

ТИХОМИРОВ: Да, пушистая и белокурая. А вам приходилось связывать свою жизнь в искусстве с такими достаточно непростыми мужчинами, как Эльдар Рязанов, Андрей Гончаров. И я прекрасно знаю и видел, как они ведут себя на площадке, иногда очень жестко. Я думаю: неужели вы молчали? Или все-таки отвечали им иногда "взаимностью"?

НЕМОЛЯЕВА: Нет, Гончарову я не отвечала никогда, я боялась его до смерти.

ТИХОМИРОВ: Гончаров - да, он был даже…

НЕМОЛЯЕВА: Я его боялась. И я вам скажу, почему я ему не отвечала. Потому что он был всегда прав, к великому сожалению.

ТИХОМИРОВ: Как?!

НЕМОЛЯЕВА: Когда он с нами, с актерами, работал, вот и мой Саша, мы с ним всегда говорили: что же это такое? Хотелось бы что-нибудь такое ответить, а не можешь ответить, потому что он прав! Он обладал таким талантом, он был такой колоссальный режиссер, и мы потому так долго оставались в театре и не ушли (очень многие ушли, не могли выдержать нашего режима), потому что мы - и Саша, и я - понимали, что мы проживаем жизнь в искусстве с этим человеком не зря. При всех терниях, при всех сложностях и страданиях, которые выпали на нашу долю, все-таки мы были около, рядом с очень талантливым человеком.

ТИХОМИРОВ: А Эльдар Александрович?

НЕМОЛЯЕВА: Эльдар Александрович для меня был полная противоположность. Я как раз репетировала с Гончаровым очередную роль, не помню какую, забыла, и потом стала сниматься в "Служебном романе" у Эльдара Александровича. И вот утром у меня репетиция, а потом, значит, я еду на съемку, или наоборот, но в основном порепетируешь с Гончаровым, и вот голова у тебя пухнет от ужаса, ты в отчаянии просто полном - на тебя кричат, тебя не понимают, с тобой обращаются довольно тяжко. И потом ты приходишь - как в рай попадаешь, к Эльдару Александровичу.

БАТИНОВА: На отдых?

НЕМОЛЯЕВА: Нет, не на отдых, у него тоже, простите, нет, у него была работа, но не такая экстремальная, во всяком случае со мной, потому что он со всеми был разный, как мы со всеми. Мы же со всеми разные - с одним так, с другим сяк. Так же и он. И вот я никогда не забуду, как я пришла от какого-то крика: ну, Немоляева, ну не так, не так!.. В общем, крик, дикий крик, у меня голова пухнет. Я прихожу на какую-то сцену с Олегом Басилашвили, начинаю играть, и меня отводит в сторону тихонечко, ласково, нежно Эльдар Александрович и говорит: "Светик, дорогая, не кричи, не надо, тебе не надо работать на галерку. Тебе не надо думать о том, чтобы вот тот зритель, который выше всех сидит и дальше, чтобы он тебя увидел и услышал. Скажи просто так, как ты со мной разговариваешь, так вот и ответь". И знаете, может быть, это были простые слова и совсем обычные, но они дали мне ключ к этой роли. Вот я как-то пошла от сердца, от своего непосредственного ощущения, стала так разговаривать…

ТИХОМИРОВ: Вы были там очень наивная, искренняя.

НЕМОЛЯЕВА: Да. И вот он дал мне, казалось бы, таким незамысловатым замечанием, предложением, он дал мне ключ. Поэтому это была большая разница.

ТИХОМИРОВ: А скажите, как вы сошли с ума в фильме "Гараж"? Я до сих пор не могу смотреть на этот эпизод, честно вам признаюсь.

НЕМОЛЯЕВА: Да. Саша мой тоже очень ценил его. Вот он был такой суровый мой критик, я не могу сказать, что он меня всегда как-то очень хвалил. Я его всегда хвалила, потому что я знала, что мужчину надо хвалить. Обязательно.

ТИХОМИРОВ: Это вы правильно делали. Вот, Лена, запомни эту фразу.

БАТИНОВА: Это не про меня. Вернее, не про тебя.

НЕМОЛЯЕВА: Я это знала. И не только потому, что я была Лиса Патрикеевна, просто Саша действительно играл свои роли замечательно. А он - нет, он был более суровым критиком. Но вот этот эпизод, эту сцену из "Гаража" он как актер ценил. Ну, я вам должна сказать, что это была такая ситуация, что в сценарии она была иначе написана, придумана. И Рязанову Эльдару Александровичу, и Брагинскому нужно было, чтобы до такой степени довели человека всеми этими переживаниями, что она уже, у нее ум за разум зашел, вот есть такое выражение, абсолютно ум за разум. И они там написали другое, там каким-то самолетиком я должна была летать, ну, была своя фантазия, которую я не поняла совершенно. Я сказала Эльдару Александровичу: я не знаю, как эту сцену играть, это я просто не знаю. Вы уж мне помогите, сделайте как-то, чтобы я… Ну, он мне сказал, что ладно, я тебе обещаю, что я тебя предупрежу. У него же "Гараж "-то вообще весь был построен на импровизации, в общем, мы не всегда знали, какую сцену мы снимаем.

ТИХОМИРОВ: Даже так?

НЕМОЛЯЕВА: И он всегда нам говорил… По-моему, это была его, так сказать, ну, не придумка, но его первая проба такая, чтобы было три оператора, три камеры стояло, и они снимали с разных точек. И он нам говорил: ну вот что, ребята, если будете плохо играть, если вы плохо попали - у меня же три точки, - я вас вырежу. Поэтому все играли на полную катушку, в кадре ты, не в кадре - все равно. И потом как-то он задумался, видимо, моя растерянность и непонимание на него так подействовали, потому что они написали с Брагинским другую сцену - ту, которая была.

ТИХОМИРОВ: То есть прямо переписали под вас сценарий?

НЕМОЛЯЕВА: Не знаю, под меня или нет.

ТИХОМИРОВ: Ну как?

НЕМОЛЯЕВА: Так мне не говорил никто, поэтому я не знаю. Но во всяком случае они переписали. И я, когда читала, на меня очень это сильно подействовало. И я сидела под феном, меня накрутили для кудрей, и я сидела в гримерке и рыдала над этой сценой. А Лия Ахеджакова увидела, что я плачу под феном, под этой штукой, и помчалась к Эльдару Александровичу: "Со Светкой кошмар какой-то, она ревет…" Он прибежал, сказал: "Что такое, в чем дело? Тебе что, не нравится опять, что ли?" Я говорю: "Нет, мне так жалко ее…" Он говорит: "А! Снимать, снимать скорее, она готова, она все поняла!" Ну, вот так снимали мы.

ТИХОМИРОВ: Изумительно.

БАТИНОВА: Я читала ваши воспоминания, и вы там рассказываете, как вы говорили Александру Сергеевичу о том, что вот, мол, тебе везет во всем, тебе просто всё на блюдечке с голубой каемочкой, а мне приходится крутиться, меня не утверждают на роли… Мне этот момент очень понравился, и я хотела у вас спросить о том, что, хотя у вас все-таки очень много ролей, наверняка есть такие, которые вы хотели, но не получали.

НЕМОЛЯЕВА: Нет, наоборот. И это всё правда, то, что я говорила. Потому что Саша был везунчик, он был везунчик. Ну, он был красив. У меня подруга такая есть, тоже еще со студенческой скамьи, она всегда говорила про Саню: "Сашка, ну ты тополь, ну ты кипарис, ты красавец!" Он действительно был природой одарен, понимаете? И еще одарен так уникально… Бывают такие люди, которые что-то теряют, появляясь на сцене, теряют из своего облика, и то, что в жизни производит впечатление, на сцене как-то куда-то растворяется. А Саша собой заполнял. И Саша, вот он пришел к Охлопкову в 1959 году, и тут же его утвердили в картину "Ловцы губок", потом он и не снимался, не отпустил Охлопков, но его утвердили сразу. И я не помню за всю нашу с ним долгую жизнь, чтобы его в какое-то кино не брали. У него получались такие ситуации, когда ему приходилось отказываться из-за театра или из-за какой-то другой ситуации, или из-за съемок одновременно в другом кино, были такие ситуации. Но он всегда проходил, он всегда…

БАТИНОВА: А вы? Вы как с этим справились?

НЕМОЛЯЕВА: А я - нет, а я - нет.

БАТИНОВА: Да, вот я и хочу спросить. Со временем это изменило вас очень сильно, поломало ли? Нет?

НЕМОЛЯЕВА: Ничего меня не изменило совершенно. Потому что, во-первых, я любила театр всегда до обезумения, хотя я родилась в киношной семье и, как говорится, пошла, сделала первые шаги на съемочной площадке, но я любила театр, и я в театре всегда много играла. Вот представьте себе, что за пятилетнюю жизнь с Охлопковым - вообще мы с ним пробыли семь лет, но два года он болел очень сильно, он уже почти не работал, но пять лет было активной жизни, - вот за эти годы я сыграла 23 роли в театре. Понимаете, что это представить себе невозможно.

ТИХОМИРОВ: Как же столько текста в одну голову?

НЕМОЛЯЕВА: Ну, это были вводы, конечно, маленькие эпизоды, это были срочные какие-то вводы, как в "Матушку Кураж", и так далее. Но все равно я была настолько всегда занята, я так любила театр свой и сцену, и мы с Сашей смеялись и говорили: скорее бы ночь прошла, и снова за работу. Поэтому у меня комплекса такого не было. Потом, я была всегда за Сашку счастлива, что он снимается и что у него такой…

ТИХОМИРОВ: То есть у вас не было ревности?

БАТИНОВА: Нет, ну у вас такая пара…

НЕМОЛЯЕВА: Нет, ревности у меня… Ну, была у меня ревность, когда он там с Таней Дорониной, они целовались без конца в этом "Еще раз про любовь".

ТИХОМИРОВ: Да. А хорошая «кина» была, кстати!

НЕМОЛЯЕВА: Потрясающее кино, просто настоящее французское кино. То есть сейчас, когда смотришь, понимаешь, какое это было кино дивное. Но потом, конечно, прошло у меня со временем. Вначале я, когда посмотрела картину, сказала: "Сашка, не надейся, больше я смотреть не буду". Ну вот. А так мне было приятно, что он снимается, что он становится таким известным, популярным, мне это жутко льстило. Хорошо это, понимаете? Потом, у нас у обоих не было такого чувства, чтобы мы друг другу завидовали, мы, наоборот, очень страдали, если у кого-то совершались удары судьбы.

БАТИНОВА: Есть же такой стереотип, что актеры, они обычно очень плохо живут. Но это не про вас.

НЕМОЛЯЕВА: Ну, это не то что стереотип, такое бывает, потому что не каждый может пережить, особенно мужчина не может пережить успех женщины-актрисы, потому что это бьет по самолюбию.

ТИХОМИРОВ: Это да. Светлана Владимировна, а у меня вот такой вопрос. Очень многие люди, достигая определенного возраста, говорят, что всё, молодежь, как говорится, подсидела, перспектив нету. А вы находитесь в такой прекрасной форме, в таком замечательном театре. И самое главное, видно, что вы думаете о том, что делать дальше, идти вперед. А как так можно? Вот как…

НЕМОЛЯЕВА: Я не знаю, как вам сказать, никакого рецепта я вам дать не могу. Я рада, что я востребована в своем театре, я рада, я уже говорила, что, как только пришел Миндаугас Карбаускис, он мне предложил "Таланты и поклонники". Я просто была счастлива, это спасло меня в моей жизни и спасает, моя работа. Ну и, помимо всего этого, у меня много предложений всяких, и я благодарю судьбу за то, что меня пока, пока не забывают.

ТИХОМИРОВ: Нет, вас забыть? Попробуй вас забыть!

НЕМОЛЯЕВА: Ну вот, видите. И в сериалы я всякие получаю приглашения, и сейчас и в кино к замечательному совершенно режиссеру и очень интересному человеку, необыкновенному я получила приглашение, для меня это большая радость. Думаю, что и Саша мой, если бы узнал об этом, он был бы счастлив.

ТИХОМИРОВ: А что это?

НЕМОЛЯЕВА: Это Рустам Хамдамов. Он снимает очень интересный проект. Я не буду особенно распространяться, знаете почему? Потому что всякое бывает, у него же не бюджетное, то есть кино такое сложное для него, да, поэтому…

ТИХОМИРОВ: Ну, я поздравляю вас, потому что, мне кажется, это очень необычно.

НЕМОЛЯЕВА: Ну уж не поздравляйте заранее, мало ли что, все может случиться.

ТИХОМИРОВ: Ну да. Но по крайней мере я знаю одно, что только яркие женщины, самые необычные становятся героинями его проектов.

НЕМОЛЯЕВА: Да, он мне когда-то сказал, когда я у него снималась в картине "Анна Карамазофф", у него был такой фильм, и у меня был там маленький эпизодик, и он меня попросил озвучить Жанну Моро, вот эту замечательную французскую актрису. Я говорю: ну как я могу? И потом, я была такая слепая, это я сейчас прозрела, сделав операцию, а тогда я вообще ничего не видела, и я говорю: я ненавижу озвучивание, себя-то озвучивать терпеть не могу, потому что ничего не вижу. Но он настоял. И я очень рада, что он настоял, я озвучивала. Я не знаю уж, как я озвучила, доволен он или нет, но дело не в этом, потому что я просто с ним подружилась, вот что. И он ходил на спектакли, в театр ходил, тогда у нас шли блистательные спектакли, были шедевры гончаровские, совершенные шедевры его спектакли, это было уникально, попасть было невозможно. Вот представляете, мы выходили после спектакля, с Сашей идем, а уже сидят на ступеньках… Они поздно кончались, у нас были большие, длинные спектакли, и никому в голову не приходило, что длинный, даже в голову не приходило так сказать. Вообще понятия такого, как сейчас есть: "Я был в театре, так отдохнул хорошо…" - тогда этого понятия не было. В театр приходили не за отдыхом, а за другим.

ТИХОМИРОВ: За работой, да.

НЕМОЛЯЕВА: Нет, получить, как говорил Гончаров, катарсис, получить какой-то удар.

ТИХОМИРОВ: Катарсис, да. Но вы знаете, мне кажется, ваш театр как раз сейчас возвращается к этому.

НЕМОЛЯЕВА: Да, да, я тоже, я боюсь сглазить, но я надеюсь, мне кажется, театр опять стал привлекать к себе большой интерес. Ну так вот, мы с Сашей выходили после спектакля, поздно он кончался, и уже сидели какие-то ребятки, какие-то люди, студенты, конечно. И сидели всю ночь, ждали до 12 часов дня - вот откроется касса, - чтобы купить бронь, то, что осталось от брони.

ТИХОМИРОВ: Да вы что? Надеюсь, что и сейчас это будет тоже.

НЕМОЛЯЕВА: Вот, понимаете? И Рустам, возвращаясь к нему, он приходил на эти спектакли, смотрел, ему очень многое нравилось, и потом в конце концов он вдруг мне сказал: "Светлана, вам надо перестать играть женщин с авоськами, а вам надо играть женщин в боа".

ТИХОМИРОВ: На этой счастливой ноте мы закончим. Спасибо большое, что вы пришли.

БАТИНОВА: Спасибо, Светлана Владимировна. Очень рады были вас видеть.

ТИХОМИРОВ: Спасибо. Вы извините. И будем приходить к вам на спектакли.

НЕМОЛЯЕВА: Приходите.

ТИХОМИРОВ: Все-таки вот это оплодотворение литовской культурой нашего российского театра, мне кажется, дает какие-то необычные всходы.

НЕМОЛЯЕВА: Вы знаете что, он такой занятный…