Книги нашего детства (архив) Необыкновенное "Обыкновенное чудо"
Ведущие программы "Книги нашего детства" – историк Тамара Эйдельман и писатель Пётр Алешковский.
"Место действия":
П. Алешковский: Евгений Шварц был одним из важнейших сказочников в литературном мире нашего детства. Сегодня можно понять, что не все его пьесы одинаково равноценны, и даже, что греха таить, его творчество в эпоху нашего детства оценивали выше, чем оно того заслуживало.
Т. Эйдельман: Е. Шварц не был, конечно, великим драматургом, каким иногда его называли. Сегодня многие монологи его героев могут показаться излишне высокопарными, а сами пьесы – излишне сентиментальными. Пик его популярности прошёл. Ставят его сегодня меньше, чем 30, 40 или 50 лет назад. Но все равно обаяние его добрых сказок сохраняется, и отказываться от них совсем не хочется.
П. Алешковский: Конечно, для 60-х Е. Шварц был великое событие, можно сказать, открытие, после многих годов осознанного замалчивания. Евгений Львович умер в 1958 году, когда его настоящее признание только начиналось, когда только-только начинали печатать его полузабытые, полузапрещённые пьесы, когда одна за другой появлялись новые постановки.
Т. Эйдельман: В 60-е и 70-е годы пьесы Е. Шварца становятся обязательной составляющей репертуаров хороших театров, и далеко не только детских. А томик его пьес в жёлтой обложке – любимым чтением, опять же как детей, так и взрослых.
П. Алешковский: Читать Е. Шварца было приятно, но это были всё-таки пьесы, и их хотелось смотреть. Сегодня демонстративная поэтичность и возвышенный тон пьес Е. Шварца могут показаться надуманными, но он, безусловно, писал их от всего сердца. Мало того, в тот момент, когда в 50-е годы страна стала избавляться от сталинского большого стиля, от грандиозных тем и лживой риторики официального искусства 30-х – 40-х, поэтичные монологи Е. Шварца прекрасно сочетались с общим настроением, с приподнятостью "шестидесятников", с романтикой дальних путешествий и высокой чистотой любви.
"Ориентировка на местности":
Т. Эйдельман: "Перед занавесом появляется человек, который говорит зрителям негромко и задумчиво: "Обыкновенное чудо". Какое странное название! Если чудо – значит, необыкновенное, а если обыкновенно – следовательно, это не чудо. Разгадка в том, что у нас речь пойдёт о любви. Юноша и девушка влюбляются друг в друга – что обыкновенно. Ссорятся – что тоже не редкость. Едва не умирают от любви. И, наконец, сила их чувства доходит до такой высоты, что начинает творить настоящие чудеса, – что и удивительно, и обыкновенно.
О любви можно и говорить, и петь песни. А мы расскажем о ней сказку. В сказке очень удобно укладываются рядом обыкновенное и чудесное и легко понимаются, если смотреть на сказку как на сказку. Как в детстве. Не искать в ней скрытого смысла, сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь.
П. Алешковский: Среди действующий лиц нашей сказки, более близких к "обыкновенному", узнаете вы людей, которых приходится встречать достаточно часто. Например, король. Вы легко угадаете в нём обыкновенного квартирного деспота, хилого тирана, ловко умеющего объяснять свои бесчинства соображениями принципиальными. Или дистрофией сердечной мышцы. Или психастенией. А то и наследственностью. В сказке сделан он королём, чтобы черты его характера дошли до своего естественного предела. Узнаете вы и министра-администратора, лихого снабженца. И заслуженного деятеля охоты. И некоторых других.
Но герои сказки, более близкие к "чуду", лишены бытовых черт сегодняшнего дня. Таковы и волшебник, и его жена, и принцесса, и медведь.
Как уживаются столь разные люди в одной сказке? А очень просто. Как в жизни.
И начинается наша сказка просто. Один волшебник женился, остепенился и занялся хозяйством. Но, как ты волшебника ни корми, – его всё тянет к чудесам, превращениям и удивительным приключениям. И вот ввязался он в любовную историю тех самых молодых людей, о которых говорил я вначале. И всё запуталось, перепуталось – и, наконец, распуталось так неожиданно, что сам волшебник, привыкший к чудесам, и тот всплеснул руками от удивления.
Горем все окончилось для влюбленных или счастьем – узнаете вы в самом конце сказки.
Исчезает".
Т. Эйдельман: Евгений Шварц прожил нелёгкую жизнь. И хотя в нашем детстве о её подробностях нечасто говорили и уж, тем более, совсем почти не писали, но это каким-то странным образом отражалось в его пьесах. И далеко не только в "Драконе". Е. Шварц много лет прожил под угрозой гибели. В молодости он воевал в гражданской войне на стороне белых. Это то, что должно было всю жизнь потом оставаться постоянной угрозой, отдаваться страхом разоблачения и смерти.
П. Алешковский: Он был близок к обэриутам (ОБЭРИУ или Объединение реального искусства – литературное объединение): Д. Хармсу, Н. Олейникову, и гибель множества друзей под жерновами сталинских репрессий должна была стать ещё одним тяжёлым грузом в его жизни. Блокада, эвакуация, суровая критика его пьес. Казалось бы, тут не до сказок. Но Е. Шварц оставался верен себе.
Конечно, сказки его были не такими уж весёлыми. Недаром он так любил другого грустного сказочника Г.Х. Андерсена.
Т. Эйдельман: Вот эта неполная вписанность Е. Шварца в советский контекст, его неудобность для официальных постановок радостных шаблонных театров – это тоже оказывало на нас влияние, тоже каким-то образом до нас доходило, хотя непосредственно об этом не говорилось. Но все равно, некоторая неофициальность Е. Шварца ощущалась, хотя в нашем детстве его уже ставили.
П. Алешковский: "Обыкновенное чудо" – предпоследняя пьеса Е. Шварца, которую он писал больше 10 лет. Писал, переделывал, менял название. Она называлась то "Медведь", то "Весёлый волшебник", то "Непослушный волшебник", то "Безумный бородач", и никак не оказывалась подходящей для советской сцены.
Т. Эйдельман: В 1954 году Е. Шварц даже попытался опубликовать её в первый раз под названием "Медведь". Но пьесу забраковали. Что-то странное в ней происходило. Какие-то явно не советские герои в ней действовали, какой-то не понятный для советских зрителей сюжет. Пьесу смогли опубликовать только в 1956 году, за два года до смерти Е. Шварца, когда он был уже сильно болен. А уже в следующем году её поставил Эраст Гарин в Москве в Театре киноактёра.
"Урок географии":
П. Алешковский: Эраст Гарин был тоже, как и Е. Шварц, человек, если не раздавленный, то пришибленный эпохой. Звезда Театра Мейерхольда, плоть от плоти мейерхольдовской театральной системы, актёр с потрясающей пластикой и удивительными возможностями, которому пришлось много лет жить, с ужасом ожидая, когда ему припомнят дружбу с расстрелянным режиссёром, когда опять начнут преследовать за мейерхольдовщину.
Т. Эйдельман: Поставленный им в 30-е годы фильм "Женитьба" был с восторгом принят публикой и совершенно разгромлен критикой, запрещён и уничтожен. Плёнка до сих пор не найдена. Позже Э. Гарин много снимался и всегда, даже в небольших эпизодах, был блистателен, но он, конечно, прекрасно осознавал, что весь блеск его актёрской карьеры, все открывавшиеся перед ним великие возможности, остались в прошлом – в Театре имени Мейерхольда.
П. Алешковский: Но Эраст Павлович не сдавался. Несмотря на тяжёлые жизненные обстоятельства, на необходимость работать, приноравливаясь к требованиям социалистического реализма, на слепоту, обрушившуюся на него в старости, он продолжал трудиться. Ухватившись за вышедшую пьесу Е. Шварца, он тут же начал ставить спектакль и сам сыграл роль Короля.
Т. Эйдельман: Е. Шварц был уже не в силах приехать в Москву на премьеру, но Э. Гарин звонил ему в Ленинград в каждом антракте, отчитываясь о происходящем. Спектакль шёл с огромным успехом. К 50-му представлению Е. Шварц прислал Э. Гарину и его жене восторженное письмо.
П. Алешковский: "Дорогие Хеся и Эраст! Ужасно жалко, что не могу я приехать 20-го и объяснить на словах, как я благодарен вам за хорошее отношение. Эраст поставил спектакль из пьесы, в которую я сам не верил. То есть не верил, что её возможно ставить. Он её, пьесу, добыл. Он начал её репетировать вопреки мнению начальства театра. После первого просмотра, когда показали в театре художественному совету полтора действия, вы мне звонили, и постановка была доведена до конца. И потом опять звонки от вас. Такие вещи не забываются.
И вот дожили до 50-го спектакля. Спасибо вам, друзья, за всё! Нет человека, который, говоря о спектакле или присылая рецензии, письма, а таких получил я больше, чем когда-нибудь за всю свою жизнь, в том числе от незнакомых, не хвалил бы изо всех сил Эраста. Целую вас крепко. Привет всей труппе и поздравления, если письмо дойдёт до 50-го спектакля. Впрочем, 20-го ещё буду телеграфировать. Ваш Евгений Шварц".
"Литературная карта":
П. Алешковский: Спектакль в Театре киноактёра шёл с большим успехом, точно так же, как и поставленный Э. Гариным фильм по "Обыкновенному чуду". И вот удивительное дело. Этот фильм вышел как раз в нашем детстве. Прошёл он с помпой, там играли прекрасные актёры. Романтический Алексей Консовский был Хозяином-волшебником, суперпопулярный в то время красавец Олег Видов – Медведем, сам Эраст Гарин – опять же Королём. Столь любимый нами Георгий Милляр, только что прославившийся в роли Бабы-Яги в "Морозко", – Палачом.
Т. Эйдельман: Звёздный состав, прекрасная сказка, бережное к тексту – что ещё нужно? Сегодня, правда, есть мнение, что как раз бережное отношение к тексту в какой-то мере и помешало фильму стать настоящей сенсацией. Это была хорошая, добрая сказка. Изюминки в ней не было.
П. Алешковский: Мы, как и все советские люди, посмотрев 31 декабря 1977 года в очередной раз "Иронию судьбы, или С лёгким паром", утром 1 января 1978 года снова включили телевизор. Показывать новые фильмы в новогодние праздники было такой же традицией, как теперь же показывать фильмы старые.
Т. Эйдельман: И в этот день весь Советский Союз получил в подарок ещё один любимый фильм, который с тех пор, похоже, кстати, так и остаётся одним из любимых. В этот день по телевизору впервые показали "Обыкновенное чудо" в постановке Марка Захарова.
П. Алешковский: И вдруг оказалось, что возвышенные монологи в этой сказке совсем не излишне выспренные, а сюжет не такой уж надуманный. Вообще, казалось, что это прелестная и нежная сказка, над которой плакали и смеялись тысячи зрителей.
Т. Эйдельман: Марк Захаров тогда только начинал свою карьеру телережиссёра. И "Мюнхгаузен", и "Формула любви" были ещё впереди. Он, говорят, за "Обыкновенное чудо" брался сначала нехотя, не был уверен в успехе. А потом, осознав, что может сделать Хозяином-волшебником Олега Янковского, Королём – Евгения Леонова, Принцессой – Евгению Симонову, Медведем – Александра Абдулова, Администратором – Андрея Миронова, что он может получить песни Юлия Кима и может совершенно по-новому взглянуть на старую сказку. И тут он взялся за работу.
П. Алешковский: Конечно, даже сказка, снятая оригинальным образом, в то время вызывала нарекания цензуры. С трудом удалось протащить песню "Про бабочку", в которой усмотрели эротический подтекст, жесты Короля в исполнении Евгения Леонова и фраза "стареет наш королёк" наводили на мысли о Л. Брежневе. Но всё-таки М. Захарову удалось отделаться малой кровью – всего несколькими вырезанными фразами. И вот уже вся страна пела: "А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк", все цитировали фразочки из фильма и вспоминали Администратора, который чертовски привлекателен, но не забывает поинтересоваться, а кто у вас муж, и гнусного, но невероятно обаятельного Короля.
Передачу подготовили и вели историк Тамара Эйдельман и писатель Пётр Алешковский.
Над передачей работали режиссёр Лада Широкая и музыкальный редактор Юлия Тихомирова.
