Книги нашего детства (архив) "Бороться, искать, найти и не сдаваться"

Ведущие программы "Книги нашего детства" – историк Тамара Эйдельман и писатель Пётр Алешковский.

"Место действия":

П. Алешковский: Литературный мир нашего детства был огромен, прекрасен и невероятно разнообразен. Собственно, так и полагается литературному миру. Тем более, если это мир детства.

Т. Эйдельман: "Два капитана" Вениамина Александровича Каверина – не исторический роман. Книга писалась в конце 30-х – начале 40-х годов. А действие её начинается где-то перед революцией и заканчивается в 1944 году. Так что это вроде бы была книга о жизни, современной автору. Но для нас, читавших её в 70-е годы, это уже была история.

П. Алешковский: Естественно, в этом случае, как и в тех книгах, о которых у нас шла речь в предыдущих передачах, для нас в детстве куда важнее была не эпоха, а приключения, как и всегда для детей: сумка с письмами, найденная рядом с мёртвым почтальоном в городе Энске, откуда рода Саня Григорьев; загадочная история капитана Татаринова, сгинувшего где-то во льдах Арктики не то по своей, не то по чужой вине; любовь Сани Григорьева и Кати Татариновой, которые то сближаются, то ссорятся, то расстаются по не зависящим от них обстоятельствам, то снова находят друг друга; выяснение подлинных обстоятельств гибели капитана Татаринова, погибшего из-за недобросовестности и подлости своего родственника, который затем ещё и марает его доброе имя и претендует на любовь его вдовы. Но, с другой стороны, сюжет "Двух капитанов" настолько связан с реалиями того времени, что это, конечно же, видно и через призму приключенческого сюжета.

"Ориентировка на местности":

Т. Эйдельман: "Все путешествия, когда путешественникам по 11-12 лет, когда они ездят под вагонами и не моются месяцами, похожи одно на другое. В этом легко убедиться, перелистав несколько книг из жизни беспризорных. Вот почему я не стану описывать наше путешествие из Энска в Москву. Семь заповедей тёти Даши были вскоре забыты. Мы ругались, дрались, курили, иногда навоз, чтобы согреться. Мы врали. То тётка, поехавшая в Оренбург за солью, потеряла нас по дороге, то мы были беженцами и шли к бабушке в Москву. Мы выдавали себя за братьев. Это производило трогательное впечатление. Мы не умели петь, но я читал в поездах письмо штурмана дальнего плавания. Помню, как на станции Вышний Волочёк какой-то моложавый седой моряк заставил меня повторить это письмо дважды. "Очень странно, – сказал он мне, глядя прямо в лицо суровыми серыми глазами. – Экспедиция лейтенанта Седова? Очень странно".

П. Алешковский: "И всё же мы не были беспризорниками. Подобно капитану Гаттерасу (Петька рассказывал мне о нём с такими подробностями, о которых не подозревал даже и сам Жюль Верн) мы шли вперёд и вперёд. Мы шли вперёд не только потому, что в Туркестане был хлеб, а здесь его уже не было, мы шли открывать новую страну, солнечные города, привольные сады. Мы дали друг другу клятву. Как эта клятва помогала нам! Однажды, подходя к Старой Руссе, мы сбились с дороги и заблудились в лесу. Я лёг на снег и закрыл глаза. Петька пугал меня волками, ругался, даже бил – всё было напрасно. Я не мог больше сделать ни шагу. Тогда он снял шапку и бросил её на снег. "Ты клятву давал, Санька! – сказал он. – Бороться, искать, найти и не сдаваться. Значит, ты теперь клятвопреступник. Сам сказал, клятвопреступник не получит пощады". Я заплакал, но встал.

Поздней ночью мы дошли до деревни. Деревня была староверческая. Но одна старушка всё же приняла нас, накормила и даже вымыла в бане. Так, от деревни к деревне, от станции к станции мы, наконец, добрались до Москвы. Дорогой мы продали, поменяли и проели почти всё, что было взято с собой из Энска. Даже Петькин кинжал в ножнах из старого сапога был продан. Помнится, за два куска студня".

Т. Эйдельман: Так двигаются навстречу Москве и новой жизни Саня Григорьев и его друг Петька, путешествующие по России в первые революционные годы. Дальше Саня Григорьев будет учиться, искать себя, познакомится с семьёй Татариновых, над которой как будто тяготеет какая-то печальная тайна, влюбится в Катю Татаринову, снова и снова будет возвращаться к загадке гибели капитана Татаринова. Но одновременно с этим он будет жить в Москве 20-х годов, учиться в школе-коммуне, впитывать флюиды той жизни.

"Урок географии":

Т. Эйдельман: Вениамин Александрович Каверин был неплохим писателем и хорошим, честным человеком, который всю свою жизнь, пришедшуюся на, прямо скажем, не самые простые годы в нашей истории, старался жить честно. Он не шёл против власти, не делал революций, но и не пресмыкался перед начальством. В 1958 году отказался участвовать в травле Б. Пастернака. Совершал другие мужественные поступки. И даже в "Двух капитанах", книге, написанной во время войны, всего два раза, явно вынужденно, упомянул о Сталине. Хотя, казалось бы, такой активный боевой человек, как Саня Григорьев, должен был бы постоянно ссылаться на товарища Сталина.

П. Алешковский: Для В. Каверина важно было показать честного героя, которого всё время окружают подлецы и приспособленцы, которые в какой-то момент, казалось бы, побеждают, но в конце концов справедливость торжествует. О чём он думал, когда в конце 30-х годов описывал злоключения Сани Григорьева, человека, который не хочет приспосабливаться к обстоятельствам?

Уже первое знакомство Сани и Кати оказывается связано с непростой ситуацией. Всесильный заведующий школой Николай Антонович Татаринов направляет его к себе домой за ценным прибором – лактометром, а лактометр взрывается. Катя Татаринова тут же решает защитить мальчика от своего недоброго дяди, но Саня, как он ни боится Николая Антоныча, не соглашается прятаться за её спиной.

Т. Эйдельман: Дальше эта ситуация будет в какой-то мере повторяться и развиваться в течение всего романа. Вот Саня узнаёт, что Николай Антоныч пытается выжить из школы географа Кораблёва, опасаясь, что тот окажется более удачливым в борьбе за сердце Марьи Васильевны Татариновой, матери Кати. И Саня, конечно же, не может вытерпеть творящейся подлости и рассказывает Кораблёву о заговоре, зреющем за его спиной.

Точно так же через несколько лет он расскажет Марье Васильевне о настоящей судьбе капитана Татаринова и о роли Николая Антоныча в его гибели.

П. Алешковский: При этом каждый раз прямота и честность Сани порождают проблемы. Если в случае с Кораблёвым Сане приходится уйти из дома Татариновых, а потом ещё и из школы, то в ситуации с Марьей Васильевной всё оказывается намного печальнее. Узнав правду о том человеке, который всё-таки сумел вынудить её выйти за него замуж, Марья Васильевна кончает жизнь самоубийством. Саня Григорьев оказывается виновен в гибели матери любимой девушки.

Т. Эйдельман: Все эти перипетии сюжета вроде бы не имеют прямого отношения к истории 20-х – 30-х годов, но, во-первых, он насыщен реалиями того времени: подозрения, собрания, разоблачения. Разве не это определяло во многом тогдашнюю жизнь? Мечта Сани стать лётчиком, мечта капитана Татаринова об освоении Арктики – это два мифа 30-х годов. Достаточно вспомнить, какими кумирами были в 30-е годы лётчики, начиная с Валерия Чкалова, или всенародную любовь к героям-челюскинцам, зимовавшим на льдине.

"Литературная карта":

П. Алешковский: "Два капитана" наполнены реалиями эпохи, но дело не только в этом. Ведь практически весь роман с начала и до конца оказывается рассказом о клевете и честности, о подлости, предательстве и способности человека не смиряться перед обстоятельствами, отстаивать свои убеждения, своё честное имя и честное имя других людей. Что могло быть более актуальным для 30-х годов? О чём думал сам В. Каверин, когда проводил своего героя через все сложные жизненные перипетии?

Роман заканчивается, конечно же, хорошо. Доброе имя капитана Татаринова восстановлено, главные подлецы наказаны, гнусный Ромашов арестован. От Николая Антоныча все отвернулись, он навсегда опозорен. Саня сумел добиться своего, к тому же сумел выжить на войне после тяжёлого ранения, найти Катю и жениться на ней.

Т. Эйдельман: Вообще-то, в реальной жизни эта история должна была бы кончиться совсем по-другому. Саню Григорьева сначала обвинили бы в том, что он раздувает достижения какого-то дореволюционного капитана, на всех собраниях его громил бы бывший друг и одноклассник Ромашов, который с успехом бы делал карьеру, если, конечно, не зашёл бы слишком далеко и не сел. Николай Антоныч был бы записан в выдающиеся учёные и дожил бы до старости, окружённый всеобщим почётом и уважением.

Если бы Саня Григорьев даже не сгинул со своей честностью и откровенностью ещё в 30-е годы, то, скорее всего, погиб бы на войне именно из-за своей горячности и неумения прятаться за чужие спины. Но В. Каверину, конечно же, как и его герою, нужно было добиться справедливости, хотя бы в книге.

П. Алешковский: Когда Николай Антоныч выходит из зала, где Саня только что доказал его вину в гибели капитана Татаринова, все отворачиваются от него, будто бы он пустое место. Как часто нечто подобное происходило на глазах Вениамина Александровича! Как часто уходили из зала оклеветанные и оплёванные люди, в одно мгновение ставшие невидимыми для своих уже бывших коллег и друзей! И всё же наверняка ему хотелось, чтобы хоть раз вот так, со стыдом, вышел из зала действительно виновный, чтобы честные люди отвернулись от подлеца и тому стало стыдно!

Передачу подготовили и вели историк Тамара Эйдельман и писатель Пётр Алешковский.

Над передачей работали режиссёр Лада Широкая и музыкальный редактор Юлия Тихомирова.