Уроки истории Наивные революционеры, или осуждение красного террора

В эти февральские дни 100 лет назад – в 1919 году – в советской прессе стали появляться публикации, свидетельствующие о первых попытках осмысления перемен, вызванных революцией. Газета "Вечерние Известия" в статье "Право и советское государство" признавала: "Большевистская партия придерживалась того мнения, что только полное крушение капиталистического строя в состоянии уничтожить общественную преступность". Подробнее – в рубрике Андрея Светенко "Разлом" на радио "Вести FM".

Что ж, тезис столь же наивный, сколько и весомый. И показательно, что автор статьи, Копылов, писавший с абсолютно просоветских позиций, настаивает: "До перехода власти в руки трудящихся нам нетрудно было сохранять белоснежную белизну принципиальных взглядов в вопросе о преступности, требовать уничтожения смертной казни, тюремных застенков. С момента Октябрьской революции положение существенно меняется. Мелкие и крупные жулики, самовольные экспроприаторы, не признающие государственной власти, вообще все нарушители порядка стали рассматриваться нами не как продукт социальных условий, а как злостные враги нового коммунистического строя".

Поневоле возникает вопрос: неужели революционеры были настолько наивны, полагая, что стоит только провозгласить социальное равенство, национализировать собственность, и все вокруг тут же начнут мирно и дружно, а главное, бескорыстно строить коммунизм? Получается, так, потому что когда этого "тихо-мирно" не произошло и первой реакцией на слом всего и вся стали общественная анархия и хаос, то "не мудрствуя лукаво, не вдаваясь в теоретические размышления, новая власть твердо заявила, что хотя у нее задачи – в корне противоположные свергнутой плутократии, тем не менее она все же власть и не потерпит никаких диссонансов. Уличные грабители наряду со спекулянтами и заведомыми контрреволюционерами беспощадно расстреливались".

Положим, читатели "Известий" знали тогда об этих эксцессах с диссонансами не из газет, а из жизни. И интересно, зачем бы именно в феврале 19-го затевать разговор о якобы вынужденном, непредвиденном советской властью терроре? Оказывается, чтобы доказать, что "наиболее опасный момент, когда советская власть могла быть захлестнута мутной волной уголовщины и свергнута, позади. Преступный мир настолько терроризирован, что отдельные его вылазки уже бессильны поколебать установившуюся власть. Более того, условия до некоторой степени дают возможность вздохнуть свободно, подвести итоги и наметить перспективы".

Так и просятся слова, что автор статьи пытается сделать хорошую мину при плохой игре, выдавая желаемое за действительное, потому что начало 19-го года – это эскалация насилия и на фронтах, и в тылу. Но не в излишнем оптимизме дело. У автора статьи была другая, более сложная задача. Он не просто повторяет прекраснодушное и романтическое "новое поколение, воспитанное в новых условиях, или вовсе не будет знать, что такое преступность, или будет давать лишь ничтожный процент ее, неспособный отразиться на социалистическом строе". Нет, неожиданный вывод "Известий" – другой: "Борьба с преступностью необходима, но административные расстрелы – мера чрезвычайная. Увековечивать ее нельзя: это значило бы заведомо грешить против здравого смысла, так как в высшей степени нелепо ждать искоренения топором зла, имеющего глубокие корни". Проще говоря, статья признавала неэффективность красного террора; хотя и обтекаемо, с оговорками, но призывала бороться "с недостатками советского механизма управления".